Первого сентября школьники и учителя окажутся в центре внимания. На них будут смотреть родители, приедут поздравить чиновники, станут снимать журналисты. Наверное, этот день – единственный, когда все педагоги и ученики собираются вместе. Потом они разойдутся по классам.
Но первое сентября – день, в котором, кажется, собрана вся суть школы – и с ее нарочитой парадностью, и с переживаниями, и с предвкушением успехов. И этот день делится равно на всех.
Но это только кажется. Есть дети, школьники, для которых «первое сентября» – просто словосочетание, просто день в ряду прочих. Школа этих детей не принимает. Не потому, что они не могут учиться. Чаще всего просто нет возможности. Это «надомники» – дети-инвалиды, которые учатся дома,
с приходящими учителями. Именно их первое сентября решили изменить в московской общеобразовательной школе № 1961. Правда, сделать это оказалось не так просто.

Начиная этот проект, в школе №1961 считали, что самое сложное – научить обычных детей и детей-инвалидов нормально существовать вместе. Но оказалось, что главные трудности лежат совсем в другой плоскости.

В прошлом году в Южном Бутове, в школе №1961, начался эксперимент: совместное обучение детей-инвалидов (к школе их «прикреплено» 25) и здоровых детей. Наша газета уже писала об этом в материале «Школа без барьеров» (№ 56 от 3 сентября 2005 года).

Тогда директор школы Александр Киося и сотрудники организации «Перспектива» (кстати, большинство из них – инвалиды) решили попробовать перевести детей-инвалидов с надомного обучения на совместное. Привести в классы ребят-колясочников и ребят с синдромом ДЦП.

К тому моменту Киося уже уговорил родителей, умудрился построить спецподъемник для колясочников и специально перестроить туалет, чтобы им было удобно пользоваться всем детям.

А ребята первого сентября не пришли… Родители не рискнули привести их на линейку, опасаясь, что в праздничной суматохе будет не до них. И оказались правы. Даже взрослые сотрудники «Перспективы» только с посторонней помощью смогли заехать в школьный двор – мешал и высокий бордюр и ступеньки у забора. Ключи от автомобильных ворот куда-то затерялись, к тому же – неужели придется каждый раз ворота открывать, когда ребенок в школу приедет? Разве это его не выделяет, не показывает, что он особенный? А ведь задача совместного, инклюзивного образования как раз в обратном: помочь детям учиться вместе, несмотря на различия друг друга.

Впрочем, если бы дети и заехали во двор беспрепятственно, едва ли они смогли бы продвинуться дальше первого этажа – въездного пандуса в школу не было, а дорогущий подъемник с электронным управлением еще не работал.

Тогда эти накладки не смутили Александра Киосю, он надеялся, что вот-вот, с середины сентября или, самое позднее, с начала октября, ребята начнут учиться вместе. И он со ступеньками на улицу что-нибудь придумает, и въездной пандус сделает, и с подъемником все наладится.

Пандус – это вопрос скользкий


Спустя год при входе в школьный двор взгляд по-прежнему спотыкается о высокий бордюр.
– А что я могу сделать? – разводит руками Александр Киося. – Пандус – это вопрос скользкий. Это городская территория. У себя во дворе я волен делать что хочу, но если там самовольно залью пандус, то мигом приедет АТИ – административно-техническая инспекция – и составит акт о моем правонарушении. Будет дикий скандал. А найти человека, который решает этот вопрос, я не могу. Я по этому поводу к Бунимовичу обращался.
Однако даже в приемной председателя Комиссии по образованию Мосгордумы Киосе не смогли сказать, кто же отвечает за заливку пандусов возле его школы.
– Да что там говорить, – сокрушается Александр Николаевич, – я даже «лежачего полицейского» возле школы положить не могу. Куда ни тыкался – и в Главном управлении ГАИ, и в окружном – везде говорят, что это не их прерогатива. А чья?

Инклюзивная царь-пушка


Не лучше дела обстояли и с подъемником. Специалисты замечательной фирмы «Югстрой» построили хороший, надежный подъемник для ребят-колясочников. Теперь не важно, что биология на первом, а литература на третьем – ведь за считанные минуты ученик сможет подняться на нужный этаж. Только сдать в эксплуатацию подъемник специалисты замечательной фирмы «Югстрой» забыли. Просто не написали нужной бумаги в Ростехнадзор.
А дальше начинает действовать неумолимая бюрократическая логика: подъемник в эксплуатацию не сдан, значит, использовать его нельзя. Более того, его нет на балансе школы. А раз нет на балансе, то школе не положена ставка специалиста по обслуживанию.
Так что теперь Александр Николаевич сидит у себя в кабинете и не знает, кому звонить, чтобы заставить стрелять эту бесполезную «царь-пушку». А ребята, в свою очередь, сидят по домам, ожидая учителей. Всё как раньше. Только теперь с подъемником.

Учить на ощупь


Впрочем, перемены к лучшему, конечно, есть. Весь год перспективцы ходили в школу, проводили открытые уроки, в школу приезжала посол доброй воли ЮНИСЕФ Джессика Ланг, проходила фотовыставка «Мир глазами ребенка». Словом, теперь никому из школьников и в голову не придет как-то обидеть ребенка-инвалида. Но в школе тот вряд ли появится.
– Когда стоит хорошая погода, ребята приходят. Мы их по старинке заносим на руках на первый этаж, – рассказывает Александр Киося. – И они сидят на первом этаже на тех уроках, которые там проходят. Но постоянно так и не учились – возможности по-прежнему нет.
Зато за год Киося добился статуса экспериментальной площадки по развитию инклюзивного образования. Теперь есть надежда, что дадут дополнительные ставки.
– Нужны логопед, педагог допобразования, психолог, педагог сопровождения, – загибает он пальцы. – Ведь за детьми надо приглядывать. Ту же ручку подать, если уронил ребенок. В Америке и в Армении, где есть такие школы, специальный преподаватель весь день следит за группой ребят.
Но пока никого из этих преподавателей нет. И все учителя-предметники, когда приходит их черед учить надомника, вооружаются заданиями и идут с утра пораньше на приватный урок. Впрочем, сами учительницы уверены – особой разницы между обучением таких детей и здоровых нет. Главное, чтобы был сохранен интеллект. По их мнению, ребята спокойно могут учиться наравне со всеми.
– Нужно просто диктовать медленнее, и все, – говорит Татьяна Гурова, учительница биологии. – Самая большая проблема в том, что все приходится делать на ощупь. Ни один медик нам не сказал, какой режим нужен для этих детей, какие особенности у того или иного ребенка – ведь один слабослышащий, у другого аутизм. С ними нужно абсолютно по-разному работать. А нам отвечали – это врачебная тайна.
Охранять врачебную тайну даже в ущерб самому ребенку? Это очень похоже на логику нашего государства. Система работы с инвалидами в СССР строилась на их полной изоляции от общества. Исходя из этой логики, строились интернаты, принимались законы, вырабатывались мораль и повседневная практика обращения с такими детьми.
Эта логика досталась нам в наследство. Например, ни в одном законодательном акте – ни федеральном, ни региональном – не прописаны особенности обучения ребенка-инвалида в обычной школе. В коррекционной – да, в специнтернате – пожалуйста. Программа благоустройства Южного Бутова предусматривает оснащение пандусами жилых подъездов и спецшкол, но там нет ни строчки о школах обычных! Просто никому и в голову не пришло, что инвалид на коляске захочет прийти в общеобразовательную школу и просто пообщаться со сверстниками.

Поддержка – только до 18 лет?


Тем не менее дети-инвалиды до школы добираются. Например, Полина Рогова не сидит дома, а ходит на все уроки и за три года, с момента поступления из зарайской спецшколы, сделала огромный шаг вперед.
Полина Рогова – это надежда Александра Киоси.
– Чего она добилась? – пожимает плечами Киося. – У нее беглая речь появилась. Она же почти не говорила, ее никто не понимал. Полина от логопеда просто не выходила.
Впрочем, когда ее спрашиваешь, она честно отвечает – в спецшколе было лучше. Потому что там у нее были друзья.
– С детьми нужно работать, – убежденно говорит Александр Николаевич. – Со здоровыми. Здесь не может быть одностороннего движения.
Школа №1961 – модель нашего общества. Есть проблема, есть желание отдельных людей ее решить, но нет законов и само общество не готово ею заниматься.
Полине очень пригодился бы компьютер. После девятого класса она решила поступать в колледж, учиться на оператора ПК, и компьютер был бы очень кстати. Кроме того, она смогла бы найти себе друзей – ведь в Сети не видно, что ты заикаешься или плохо ходишь.
Одна проблема – по городской программе оснащения инвалидов оргтехникой компьютер положен детям до восемнадцати лет. Но на момент принятия программы Полине как раз исполнилось восемнадцать, и она, по логике чиновников, в компьютере нуждаться перестала.
Вообще восемнадцать лет – это час «икс», после которого ребенок официально перестает существовать для государства. И все программы поддержки сворачиваются.
Артем Багиев, ученик бутовской школы, в этом году перешел в десятый. Он колясочник, и ему уже восемнадцать.
– Если приедет проверка и поднимет личные дела учащихся, то сразу спросит: на каком основании он до сих пор в школе? – говорит Киося. – И я ничего не смогу ответить.
Единственная лазейка, на которую надеялся директор бутовской школы, – это строка Закона «Об образовании» в редакции 2002 года. Там говорилось, что «по медицинским показателям допускается обучать до 21 года». Но…
– Это касается только спецшкол, – разводит руками Киося. – Я разговаривал с Бунимовичем, он ничего не может поделать.
Перед проблемой спасовал и депутат Госдумы Груздев – нерешаемо, говорит, надо принимать закон или становиться экспериментальной площадкой, только тогда могут выделить деньги и разрешить продолжать обучение.

Настя


Насте Нестеровой четырнадцать лет. У нее ДЦП. Половину ее комнаты занимают тренажеры, другую – стол, где лежит ноутбук. Насте его успели выдать. Она даже сможет закончить школу, пока ей не исполнилось восемнадцать. Настя всю жизнь учится надомно и в школу, честно говоря, не стремится.
– Нет, я туда не хочу, мне там некомфортно, – отвечает она. – Я дома привыкла заниматься.
Она вообще старается вести себя по-взрослому. Если не глядеть на неуверенные движения рук и забыть про легкие запинки в речи, можно подумать, что это работник соцзащиты или учитель.
Настоящая жизнь Насти – в интернете и в десятке тоненьких тетрадей, исписанных непослушным почерком. Она пишет, и пишет давно. Стихи, прозу, заметки. В интернете на одном из блогов у нее дневник. Другая, совсем другая – яркая жизнь. Там живут ее стихи и мысли. Там она может оказаться на другом конце земного шара за два щелчка мыши.
Дома – комната, родители, тренажеры... А из окна открывается вид на песочницу, рядом с которой курит дед в инвалидной коляске.

«За 14 с лишним лет со мной случилось много хорошего и плохого.
Было много испытаний в жизни, перед некоторыми из них у меня опускались руки, некоторые я легко преодолевала... Самое большое испытание, которое я так и не смогла преодолеть, – это то, что меня никто никогда не воспринимал всерьез (исключением были только мои подруги, которых у меня очень мало и вижусь я с ними очень редко).
Но я пытаюсь вспомнить, что было и есть хорошего в моей жизни. Например: я романтик. Это, по-моему, замечательное качество, я люблю мечтать, писать стихи, немного пофилософствовать (как сейчас)...
Кроме того, у меня есть друзья, пусть их мало, но они самые-самые. Для них я самый лучший человек, они всегда готовы меня поддержать...»