Любовь к природеКак ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, - весна была весною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся почки; галки, воробьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем.

Каждый год, когда приходит весна, я вспоминаю начало толстовского «Воскресения» - вот и сейчас не удержалась от желания процитировать эту великолепную пахучую весеннюю прозу.

Каждый год, когда приходит весна, люди устремляются в парки. Они делают это потому, что любят природу. Любят отыскать скамейку, сесть на неё – попой на спинку, ногами на сиденье – подставить солнышку развернувшиеся крыльями лопатки, откупорить банку пива и думать ни о чём, время от времени добродушно сплёвывая в сторону. А потом встать, потянуться, размахнуться и-и-и… бросить пустую банку в пруд, к серым утицам.

Или ещё лучше не одному, а с компанией, и пива уже несколько пластиковых баллонов, и ещё бумажных салфеток куча, и одноразовые тарелки-стаканчики, и газеты, и обязательные полиэтиленовые пакеты, в которые так удобно всё упаковывать. Море красивого магазинного пластика. И непременно будет костёр, и какой-нибудь умник засунет-таки в него бутылки, только это ещё хуже, чем стыдливо закатить их под куст, где мусора почти не видно, а когда это НАШ мусор и когда его ПОЧТИ не видно, это значит, что его нет. Вот, например, переполненные и перевёрнутые урны видно сразу, издалека, поэтому мы обычно брезгуем к ним подходить, разве что если рядом скамейка, а скамеек мало, потому всё-таки часто приходится сидеть рядом с неопрятно разбросанным чужим мусором… а что поделаешь?

Утки нас простят. Они прощают нас из года в год, и я не перестаю удивляться, что в совершенно загаженной рощице неподалёку от моего дома набрали бутоны ландыши. А в другой загаженной рощице поют соловьи. Их рвут безбожно, эти ландыши. В соловьиной рощице мальчишки двенадцати-тринадцати лет разжигают костры и иногда не могут сами их потушить. А соловьи всё поют. А ландыши – растут. А люди, которым в огромном и вполне бесчеловечном городе посчастливилось жить рядом с такой красотой, - стараются их уничтожить. Возможно, когда-нибудь у нас это получится, и с нами останутся специально приспособленные для жизни с людьми животные – домашние питомцы и крысы.

А пока у меня был с собой пустой пакет, и я попробовала всерьёз пособирать чужой мусор. Его оказалось столько, что захотелось немедленно выбросить. И тут я впервые лет, наверное, за пять столкнулась с такой проблемой: его было НЕКУДА выбросить. Ни одного мусорного бака в замусоренном лесопарке. Первый бак встретился мне примерно через километр – во дворе моего дома. Я прошагала это расстояние, думая о нелепости мироустройства.

Недавно в Сокольниках я села на скамейку (рядом с переполненной урной), и меня осенило, словно огорошило по темечку ньютоновским яблоком. На скамейке была табличка: «Эту скамейку дарит парку Сокольники в День защиты детей Концерн Такой-то». В голове щёлкнуло: я вспомнила, где я раньше видела надписи на скамейках, и какие это были надписи.

Это было в Кенсингтон-Гарденз. На спинках деревянных скамеек – очень простых и даже отчасти ветхих деревянных скамеек замечательно чистого и красивого парка, с настырными белками и непугаными лебедями, – были вырезаны надписи. Например, такие: «На светлую память об Анне Гамильтон, 1919-1983, от её мужа». Или: «В память о Джеферсоне Смите, 1925-1995, от его семьи». Или: «Мэри, Анне и Джону в память о прекрасных днях, проведённых с ними в Кенсингтон-Гарденз, от Чарлза». Они стояли по всему парку, эти скамейки, памятники чьей-то скорби или чьей-то радости, подарки НА ЖИВУЮ ПАМЯТЬ.

Чтобы сделать парку такой подарок – надо любить этот парк. Чтобы сделать людям такой подарок, связанный с памятью того, кого ты любил, и кого уже нет, - надо уважать этих людей. Я не могу себе представить, чтобы человек способный сделать такой подарок (не обязательно уже сделавший, но психологически способный сделать!) мог бросить в пруд алюминиевую банку или затолкать под куст пластиковый хлам.

Повторяю: это не потому, что у них – «красиво и лебеди», а у нас – «некрасиво и утки». У нас тоже красиво. Но многие из нас не умеют любить. Не понимают, что любить – значит заботиться. Значит – чувствовать ответственность. И за людей. И за природу. И за то, какими запомнят нас наши дети.