Было это в снежную и ветреную зиму. На опушке большого тёмного леса снегу намело – видимо невидимо, вся земля покрылась, белым-бело кругом.

«Скучно, - думал маленький сугроб, пытаясь оглядеться по сторонам. – До чего же скучно. Посмотришь налево – бело, направо – бело. За спиной лес, как забор тёмный. Впереди… впереди ветра круговерть, хлопья снежные летят и летят весь день, и поговорить не с кем».



- Как это, не с кем? - обиделся ветер. Он так давно сроднился с метелью да бураном, что привык читать снежные мысли. – Поговори со мной, раз уж так неймётся. Посчитай, сколько в тебе снежинок, после мне расскажешь.

Это была самая хитрая ветрова игра: он подбивал сугробы считать снежинки, а сам наносил новых и новых. Поэтому ветер всегда побеждал, а сугробы даже не могли понять, в чём тут загвоздка: такие они были мягкие и бесхитростные. Но наш маленький сугроб оказался не из простых.

- Нетушки, ветер. Сам считай, сколько в тебе снежинок. Ты давеча так закружил голову моей соседке, что она с расстройства рассыпалась. Ты мне лучше вот что скажи. Ты, всё-таки, свет видишь, в дальних краях бываешь. Скажи: что там, впереди, за этим большим полем?

Ветру, хотя был он, в сущности, обычным и даже не очень сильным полевым вьюговеем, нравилось разговаривать, а особенно поучать свысока. С маленьким сугробом, который смотрел с земли, как гном из-под большой шапки, это было несложно.

- За полем? – переспросил он и для порядка поносился над головой сугроба. – Там живут люди.

- Люди? – переспросил маленький сугроб. – Это какие такие люди?

- Обыкновенные. Смешные очень. Щекотки боятся, - хихикнул ветер. – Сунешь палец им под одежду – сразу вздрагивают да вскрикивают. Правда и кутаются всё плотнее. Навертят на себя, понимаешь, сорок одёжек, только и остаётся, что за нос их хватать.

- Люди, - задумчиво повторил маленький сугроб. – Знаешь, ветер, а я ведь хочу на них посмотреть. Перенеси меня, пожалуйста, через поле. Если, конечно, у тебя силы хватит.

Ветру, вспомнившему, как смешно ёжатся и стучат зубами люди, уже самому захотелось их навестить, и он готов был, взметнув хвост снежной пыли, умчатся от сугроба через поле. Но последние слова задели его самолюбие.

- Это у кого тут силы не хватит? – прищурился он на маленький сугроб. – У меня силы на десять таких, как ты, хватит. Вот посмотришь. Потащу тебя сейчас – обрастёшь снегом как миленький. Подбирай ноги!

И ветер схватил сугроб под мышки и понёс его через поле, купая в снежной пыли. Он нёс его бережно, кое-где обходя кусты, выставившие свои цепкие ветки, ныряя в овражки и снова выныривая навстречу новым волнам снегопада. Доставив значительно подросший сугроб на городскую окраину, ветер поставил его у первого же подъезда и унёсся вперёд по проспекту, крича: «Посиди тут, пока не надоест!»

Сугроб осторожно вытянул голову из плеч и огляделся по сторонам. Здесь было так же пасмурно и тихо, но, по сравнению с полем, почти безветренно. И совсем не было сугробов. Земля была гладкая, голая и неправильная, как будто срезали ножом сливки с торта. Сугроб, правда, никогда не видел тортов со сливками, но то, что что-то здесь не так, - он чувствовал.

- Ух ты, какой сугробище, - сказал тоненький голос рядом с ним, и, скосив глаза, сугроб увидел двух совершенно одинаковых маленьких девочек. Они стояли перед ним, раскрыв рот от удивления. – Никогда такой не видела. Знаешь, Анечка, это, наверное, главный сугроб нашего города.

Анечка не ответила, она таращила на сугроб широко раскрытые глазки и о чём-то усиленно думала.

- Давай играть, будто это снежный дворец. Дедморозов дворец, понимаешь? – девочка радостно засмеялась. – Представляешь, Анечка, Дедмороз дворец у нас во дворе. И мы его там подождём.

Она схватила сестру за руку и, оступаясь и проваливаясь, потащила на сугроб. Там девочки раскопали пещерку, легли в снежное углубление и стали смотреть в небо, с которого медленно-медленно опускались крупные пушистые хлопья.

- Смотри, Анечка, - прошептала неугомонная девочка. – Небо как колодец, и вода в нём серая. А когда выливается, замерзает, то становится белая. И льётся на нас, и льётся, и скоро совсем зальётся...

Она шептала что-то ещё, и снегопад становился всё гуще, а голосок звучал сонно и бессвязно, и сугроб слушал его с удивлением, не понимая, в сущности, ни слова, но отчего-то всё больше привыкая к живому тёплу в своём сердце. И когда перестал идти снег, и спустились ранние сумерки, и когда совсем умчался в поле забывший про него ветер, сугроб всё ещё прислушивался к тёплому дыханию внутри себя, которое казалось ему таким же значимым, как слова, и не знал, и не понимал, что девочки заснули.

- Маша! Аня! – раздался во дворе крик. - Вы где, девочки?

Женщина с непокрытой головой стояла посреди двора и оглядывалась по сторонам. Она прошла в одну сторону, потом в другую, обошла вокруг дома, вернулась и снова закричала, тревожно и настойчиво:

- Маша! Аня!

- Что такое, что случилось? – обратился к ней пожилой человек, вышедший во двор. – Что вы так кричите, аж сердце разрывается? Ну, ушли куда-нибудь ваши девочки к подружке.

- Да не могли они уйти, - отвечала женщина. – Они обещали. Маша обещала никуда от двора не отходить, она никогда не обманывает. А Анечка и сама бы не пошла, такая тихоня.

- Да, незадача, - загрустил человек. И в погоду такую, что и следов не найдёшь, и людей никого нет. Но вы не волнуйтесь. Подождите ещё немного, походите вокруг, пока ещё не совсем темно. А я здесь постою, подожду.

- Самое главное, - тихо и грустно сказала женщина, - что ведь замёрзнуть могут. Снегу-то сколько нападало. Вон, сугробище какой вырос, - она с неудовольствием и обидой взглянула на сугроб. – Маленьким много ли надо, чтобы замёрзнуть?
И она медленно пошла вдоль дома, зовя девочек.

Сугроб не знал, что значит «замёрзнуть», но он понял, что происходит что-то неладное, и эта женщина за что-то сердится на него. Почти совсем занесённые снегом, в нём спали две маленькие девочки, и это было ему очень приятно, но отчего-то нехорошо.

«Ветер, - позвал он мысленно, на языке бурана и вьюги, которые были родственниками им обоим. – Ветер, что значит «замёрзнуть»?

Ветер появился вокруг незаметно и весело, всегда готовый поддразнить и нашкодить.

- Замёрзнуть – это когда совсем не остаётся тепла, - охотно пояснил он. – Ну, как например, у тех малявок, которые в тебе спрятались.

- Им это неприятно? – продолжал спрашивать сугроб. – А отчего они тогда не вылезают? Ведь их звали.

- Они спят, - авторитетно заявил ветер. – Люди когда спят, то ничего не слышат. Иногда даже меня не слышат, хоть я на что уж стараюсь.

Сугроб представил, как уходит тепло из его груди, и ему почему-то впервые в жизни стало холодно.

- Ну что, нести тебя домой? – спросил неугомонный ветер. – Давай на раз, два, три – помчались!!!

- Нет, погоди, - остановил его сугроб. – Ты их уронишь. Они испугаются. Давай, ты меня рассыплешь, развеешь потихоньку, плавно.

- Ты что? – удивился ветер. – А как же ты домой пойдёшь?

- Я не пойду домой. Тут останусь.

- Ну ты даёшь! А как же завтра дворники? Ты ведь не знаешь, кто такие дворники, они тебя так разметут, что не соберёшь уже никогда.

- Не знаю, - твёрдо сказал сугроб. – Не тяни, пожалуйста, время. Тепло уходит.

Ветер пожал крутыми плечами и заколдовал над сугробом, сдувая с него белую искристую пену. Сугроб рассыпался и расползался, и из него показались, как родились, головы и плечи.

- Маша! Аня! – раздался крик. – Что же вы наделали, девочки?

Женщина бежала к сугробу со всех ног, она голыми руками разбросала рыхлый снег, подхватила обеих сонно шевелившихся девочек на руки и понесла их в дом.
Воздух почернел и отяжелел, в нём утонули двор, дом и развороченный сугроб у дверей подъезда. Ветра не было. Наутро пришли дворники и, сердясь, раскидали снег лопатами, разгребли его в разные стороны и разбросали далеко от двора. А весной по улице зажурчали ручьи и потекли в поле.