Маша и медведьЧетыре года назад я делала непростой выбор: в какой театр лучше всего повести дочку в самый первый раз. Тогда у меня и обнаружился мощный стереотип, с детства запечатленный на подкорке головного мозга сказкой «Буратино»: я хотела, чтобы театр был непременно кукольный. И не такой «неправильный» кукольный театр, где видно актёров, которые передвигают кукол на палках, нитках или просто руками. А самый что ни на есть сказочный, чтобы куклы двигались самостоятельно, как живые. Такие были у меня, человека, в жизни не видевшего настоящий кукольный театр, запросы.

После одного-двух экспериментов мы попали в Московский областной театр кукол, который спрятался в Пестовском переулке возле Таганки, – маленький, темноватый, провинциальный, уютный. Зальчик на пять рядов, мест по десять в каждом, отовсюду видно хорошо, но дети традиционно в первых двух рядах. Давали «Машу и Медведя». И я увидела тот самый кукольный театр, каким он, по моему детскому глубокому убеждению, должен быть. Маша лихо подметала избу веником и латала рубаху, Медведь наяривал на балалайке и ел ягоды из лукошка, куклы жили самостоятельной разумной жизнью, люди в пределах видимости не появлялись. Сбывалась мечта.

С тех пор мы ходили в Московский областной театр часто. Видели и спектакли с людьми, которые двигали кукол, не скрываясь, и даже почти совсем без кукол. Это уже было неважно: мы становились искушёнными театралами. И, пересмотрев весь репертуар, не были в этом укромном театрике года два.

А тут вдруг увидели в афише «Солнечный луч» Александра Попеску – и пошли снова. Захотела дочь: ей понравилось название. Я пришла и удивилась: спектакль-то не такой уж и детский. На сцене – тёмный захламлённый чердак, чуть подсвеченный жёлтым электричеством. Звучит очень приятная, но печальная музыка. В темноте кто-то возится, возится… сразу не разберёшь, кто… А, мышонок! Он деловит, спокоен. Он устраивает себе домик, наводит порядок. Катает мячик. Потом играет сам с собой в прятки – и, кажется, тут только начинает разговаривать. «Ну вот, теперь, когда заговорил, стало немножко повеселее», - шепнула мне дочь. Но, правда: много ли веселья в том, чтобы разговаривать с самим собой? А играть с самим собой в прятки? А утешать балерину с отломанной ногой, которая всю жизнь простояла на высоком буфете в светлой столовой, а теперь её, калеку, отправили на чердак?

Но мышонок считает, что вот как раз утешать – это очень весело! Он счастлив быть кому-то нужным. Он устраивает цирк, он – клоуны, дрессировщики, жонглёры и акробаты. Он вопит и смеётся, чтобы развеселить её. А балерина страдает и плачет фарфоровыми слезами. Мышонок вытаскивает патефон, заводит пластинку. А балерина страдает и сожалеет, что ей не хватает мужества спрыгнуть на пол и разбиться на тысячу осколков. Мышонок прогрызает дырку в ставнях, чтобы дать ей увидеть солнечный луч – и балерина радуется солнцу, но очень недолго. Ведь она калека, и этой беде никто не поможет.

Однако он, серый мышонок Муф, назвавший себя её другом, не сдаётся. Он кричит ободряющие слова, мечется, тычется в углы, находит банку с клеем… вот она, сейчас мы приклеим тебе ногу!... Ах, Муф, неужели приклеишь, как бы это было хорошо?!... Но нет, клей совсем высох, вот беда-то…

И тогда мышонок плачет, плачет в банку с клеем, ему нетрудно плакать, когда его подруга так несчастна. И слёзы – ведь слёзы мышонка – это вода, а не фарфор! – растворяют клей, и балерина наконец-то здорова.

Но, чу, что это за шум на улице, за ставнями? Это кот учуял мышонка сквозь прогрызенную дырку. Огромный, рыжий, ободранный противный котище! Он шарит лапами по сцене-чердаку, он сметает в стороны ветошь, переворачивает в поисках мышонка коробки и ящики. Музыка нарастает, как ветер. Негде укрыться мышонку! Вот он уже в лапах огромного кота. И тогда балерина срывается с полочки, на которой она стояла, падает прямо коту на голову и он, испуганный, убегает прочь… Балерина не разбилась на тысячу осколков. Она жива. И жив мышонок. И всё хорошо. Но почему-то…

- Тебе понравился спектакль? – спросила я свою дочь.
- Да, - ответила она, и я увидела, как у неё задёргались губы.
- Зачем же плакать? Ведь всё хорошо закончилось?
- Да, - подтвердила дочь ещё раз, с трудом удерживаясь от слёз. – Но так грустно!..

Радость памятнее, когда она оттеняется печалью. Печаль легче пережить, если в ней есть свет. Вместе они рождают самое сильное сопереживание – катарсис.

Наверное, на этот спектакль не стоит вести совсем маленьких детей: половину представления они будут скучать, а вторую половину поймут поверхностно. Может быть, это даже, в какой-то мере, спектакль для взрослых эстетов: игры света и тьмы, потрясающе подобранная музыка и вместе с ней энергия действия, идущая по нарастающей. Фразы, обращённые не к детям: «Когда играешь в прятки с самим собой, то, как бы хорошо ты ни спрятался, -- в конце всегда находишь самого себя». Дети не поймут пронзительной справедливости этих слов. Но то, что сделали друг для друга мышонок и балерина, - они поймут. И это уже очень много.