Неизлечимая болезнь: должен ли больной знать правду?

Болезнь и смерть Светы

«Встречать новый 1978 год к нам из Москвы приехали Света с Леней и Сережкой. Привезли в подарок зеркало, оно и сейчас висит в прихожей, и мне платье серое в коричневый горошек из кримплена. Я уже надела голубое, но тут же переоделась в Светин подарок. На новогодний вечер мы с Игорем пошли в Дом культуры. Праздник был  в разгаре, когда  прибежал соседский  мальчик  и  сказал,  что  у  Светы  начались страшные боли в желудке. Мы побежали домой, тут же вызвали дежурного врача. Тот приехал, посмотрел Свету, дал болеутоляющие и велел сразу после праздника идти делать рентгеновский снимок.

Новый год прошел невесело: у Светы продолжались боли. Ходили мы и на площадь, и дома гуляли, но меня постоянно мучило предчувствие беды. Еле дождалась окончания праздника.

Утром мы пошли на работу, а Света отправилась на рентген желудка. Оттуда зашла ко мне в аптеку, и мы пошли на обед. По дороге Света сказала, что ей дали направление в Москву, что у нее, наверное, язва, и ей будут делать операцию. Боли прошли, и дочь повеселела.

После обеда я вернулась в аптеку, и тут позвонил главврач поликлиники и попросил зайти к нему в кабинет. Сердце мое оборвалось: просто так он не стал бы вызывать, сказал бы диагноз по телефону. Захожу, в кабинете в два ряда сидят врачи, вид у всех какой-то виноватый или напуганный.

Главврач начал издалека, но я не могла больше ждать и спросила напрямую: что со Светой? Рак? Он помялся, стал что-то говорить, но я уже ничего не слышала и, встав, словно слепая, натыкаясь на предметы, вышла в коридор. Глаза застилали слезы, в руках я держала направление в Москву, в шестую клинику.

Вернулась в аптеку и, не выдержав, разрыдалась в голос. Рабочий день закончился. Пора идти домой, а у меня ноги подкашиваются. И еще нужно быть веселой, улыбаться, чтобы никто ничего не заметил.

Так я притворялась целых полгода. Шутила, ходила веселой, а у самой внутри все изнывало от боли, что Света живет с нами последние дни. Еще был постоянный страх, что кто-то из врачей проговорится, и дочь узнает, что ее дни сочтены. Это в девятнадцать-то лет! Боже мой, какие это были страшные дни и месяцы! Страшнее в своей жизни я ничего не испытывала.

Одиннадцатого января мы со Светой рано утром приехали на вокзал. Подошла электричка, и мы по- ехали в Москву. Света все время что-то мне говорила, а я делала беспечный вид и смотрела на нее. Мне очень  хотелось  запомнить  ее  лицо,  самую  маленькую черточку запомнить. В больнице врач взял у меня снимки, посмотрел и  попросил подождать в коридоре. Свету отправили на гастроскопию. Потом, когда она вышла, врач позвал меня в кабинет:

— Что же вы так поздно обратились? Надо срочно делать операцию. Если вы согласны, мы дадим направление на госпитализацию.

Что оставалось делать? Я согласилась, и мы со Светой отправились в отделение. Я как сейчас все это вижу. Света стройненькая, в сером пальто, красной вязаной шапочке, в сапогах, облегающих ножку. В приемном покое Света сняла пальто и осталась в красном платье. Ей выдали тапочки и халат. Вот мы прощаемся, я успокаиваю ее, говорю, что операции язвы желудка проходят без осложнений. Она уходит, я смотрю ей в след, и слезы застилают глаза.

Неделю спустя, после проведенных анализов, была операция, прямо на Крещение Господне. Мы с Леней с утра сидели в приемном покое. Много раз я подходила к окошку, но все отвечали, пока ничего не известно. Наконец, слышу, из окошка называют мое имя, подзывают к телефону. Дрожащей рукой беру трубку, подношу к уху. Где-то глубоко в душе еще теплилась надежда, может все обойдется.

- Да, я вас слушаю!

- Кем вы приходитесь Свете?

- Мать.

- Кто еще рядом с вами?

- Светин муж.

- Ну, так вот, только для ваших ушей. Операцию мы сделали, но уже поздно… Слишком поздно. Можете ее навещать, вам и ее мужу дадут пропуска. Когда придете, зайдите в кабинет к лечащему врачу, вам все расскажут.

Я положила трубку. Посмотрела на Леню. Тот ждал моего ответа. Я улыбнулась и сказала, что операция прошла успешно, и мы сможем пройти к Свете, но пока она находится в реанимации.

Потом мы пошли в метро, я вышла на Электрозаводской, а Леня поехал к ним домой. Как только мы расстались, слезы из моих глаз полились потоком. Шла и ничего вокруг не видела, а ведь еще нужно было зайти в магазин, купить что-нибудь из еды. Дома никто ни о чем не должен догадаться. Зашла в гастроном у Курского вокзала. Мимо проходят девушки такого же возраста, как и Света, а у меня в голове мысль: «Почему не они, почему моя дочь? Господи, почему моя дочь?!» В ту минуту я не думала, что у этих девочек есть матери, которые переживали бы о них точно так же, как я.

Дома Игорь ждал меня, не ужинал. Я выложила покупки, разделась, умылась и села за стол. Со спокойным видом рассказала, что Свете удалили часть желудка. Сейчас она в реанимации, скоро переведут в обычную палату, и мы сможем ее увидеть.

Сережку мы на время устроили у нас в ясли, договорились. Леня привез из Москвы его кроватку, мы поставили ее в спальне.

В первый же день, когда разрешили посетить дочь, я поехала в Москву. Мне показали, где находится Светина палата. Я зашла. Света была одна, лежала на кровати и читала. Увидев меня, она очень обрадовалась, принялась рассказывать, как врачи готовили ее к операции. Она уже принимала пищу, и ей принесли в палату яйцо всмятку и что-то еще. Я радовалась вместе с ней, а все мое нутро разрывалось от тоски.

На тумбочке у нее стояла фотография, где они втроем: она, Леня и Сережка.

Потом я зашла к лечащему врачу. Услыхав, что я Светина мама, он поначалу даже не мог со мной говорить. От волнения у него перехватило горло. Потом сказал, что Свету разрезали, посмотрели и снова зашили. Все было слишком поздно. Ей сказали, что вырезали часть желудка, где образовалась язва. Прощаясь, он пожелал мне выдержки и терпения. Еще попросил вести себя естественно, ничем не выдавая своего состояния.

- Доктор, скажите, сколько ей осталось?

- Думаю, не больше полугода. Это будет зависеть от состояния организма, ухода и лечения. Пробуйте все, чудеса иногда случаются.

Возвращаясь домой, я чувствовала, что одной мне не вынести, с кем-то нужно поделиться этой бедой. Осмотрелась вокруг. В вагоне ехало много людей, и всем им мое горе было безразлично. Это и понятно. Приехав домой, я все рассказала Игорю. Слушая меня, он сперва онемел, а после заплакал. Горько, как ребенок. Никогда я не видела его плачущим, даже когда он хоронил родителей или близких друзей. А когда пятнадцать лет спустя он узнает о собственном диагнозе, то махнув рукой, продолжит спокойно руководить бригадой монтажников, работающей на восстановлении храма.

В больнице Света пролежала до конца февраля, а потом мы убедили ее перебраться к нам с отцом. Игорь раздобыл в институте самые передовые по тем временам лекарства от рака. Света ложилась на неделю к нам в больницу, где ей делали капельницы с этим средством. А дома мы поили ее каким-то специальным кефиром, говорили, будто помогает. Каждую субботу Игорь ездил в Москву за этим кефиром. Его готовили частники где-то на квартире. Еще мы кормили ее медом, калиной, малиной, в общем, всем, о чем узнавали, что нам советовали те, кто был в курсе нашей беды. Мы видели, что момент упущен, но хватались за любую соломинку.

По вечерам мы гуляли со Светой по поселку, ходили за Сережкой в ясли. В те дни она много читала, слушала музыку, и с ее лица не сходила счастливая улыбка. Она часто ходила в кино, ездила в театр, на концерты. Однажды мы вместе поехали в Лужники,

смотрели балет на льду. Света была в джинсах и свитере. Худенькая, высокая. Заранее купила букет и выбежала на лед благодарить артистов. Я смотрела на дочь и, забыв о болезни, любовалась ею.

Возвращаясь с выступления, зашли в гастроном. Света увидела кильку и купила целых полкило. В автобусе Света вместе с нашей знакомой, преподавателем музыкальной школы, запела новую песню Анны Герман «Эхо любви». Света пела первым голосом, а Надежда — альтом. Слушалось удивительно как хорошо.

Так эти месяцы мы и жили. Со стороны посмотреть — все замечательно. На выходные приезжал Леня. Мы готовили что-нибудь и усаживались смотреть телевизор. Потом ходили гулять на реку.

Тринадцатого марта Свету снова положили в больницу. Ей делали уколы. В тот же день знакомая медсестра меня спросила:

- Можно дать Свете картошки с жареной свининой?

- Если ей захочется, дай.

Света с аппетитом поела, и у нее началась сильная рвота. Жить ей оставалось всего три месяца. На работе в аптеке я стала бояться каждого звонка, и когда мы со Светой были дома, тоже боялась, по ночам прислушивалась, дышит ли она. Сильных болей еще не было, обходились анальгином, тройчаткой, пенталгином, анестезином в таблетках, таблетками желудочными с красавкой.

Сережке исполнилось десять месяцев, а двенадцатого апреля он заболел, его положили в инфекционное отделение. Свете запретили поднимать тяжести, а ребенок уже весил немало, и потому с ним положили меня.

Помню 17 апреля, теплый весенний день. В больнице объявили коммунистический субботник. Я одела Сережу и вышла с ним гулять. Все сотрудники больницы убирались во дворе. Много шутили и смеялись. Игорь тоже работал на субботнике. Немного спустя навестить нас пришла и Света. Мы сидели с ней на крылечке, а Сережа бегал рядом. Маленький, забавный, с капюшоном на голове, он был похож на медвежонка. Мы смотрели на него и от души хохотали. А я про себя все думала, как было бы хорошо, если бы Света не болела.

Потом нас с Сережей позвали на процедуры, а Света пошла домой. Этот день для нас был самым счастливым днем, я запомнила его во всех подробностях, потому что этот день был последним. На другой день ночью у Светы начались сильные боли, она кричала, Игорь  не  знал,  что  делать,  вызвал  скорую.  Сделали укол, наверное, с морфием, дочь успокоилась и уснула. На следующей день я пошла к заведующей отделением, попросила ее приглядывать за Сережей, а сама стала  ухаживать  за  Светой.  Она  постоянно  находилась рядом со мной. Ночью мы с ней спали на одной кровати.  Света  любила  грызть  тыквенные  семечки. Их продавали у нас в аптеке, коробочка — тридцать копеек. Я брала десять коробочек на три рубля, мы их жарили и после ужина, устроившись на диване, грызли семечки и смотрели телевизор. Каждый день я давала Свете успокоительные, и боли ее не мучили.

Наступил май, приехал Леня, и мы все вместе ходили на демонстрацию, много фотографировались. Дома наделали пельменей, но от пельменей Свету стало тошнить, и она их не ела. Все это время Сережа находился в больнице. Он давно выздоровел, но уже целый месяц жил при больнице. Днем тихонько играл в кабинете у завотделением. Она его так полюбила, что брала к себе, кормила и укладывала спать.

9 мая, после ужина, когда все уснули, мы со Светой долго сидели, обнявшись, перед телевизором и смотрели праздничный концерт. Выступал Хазанов, рассказывал новую юмореску, как он работал в ресторане, а их пришли проверять, и от испуга повара даже положили в котлеты мясо. Мы смеялись от души.

На следующий день у Светы начался запор, живот вспучило, и в пояснице появились боли. Она обвязалась шерстяным платком, так и ходила. Утром 11 мая вызвали скорую. Приехал врач и предложил Свете лечь в больницу.

Света оделась. Ее хотели нести на носилках, но она отказалась:

- Я сама.

Когда мы с ней вышли в коридор, Света сказала:

- Больше я сюда уже не вернусь.

Я начала ее успокаивать, но мои слова звучали неубедительно. Света, опустив глаза в пол, только согласно кивнула, мол, да, мама, я тебе верю.

В больнице я легла с ней в одну палату, а Сережу попросила перевести в детское отделение, чтобы можно было с ним видеться.

Свете сделали клизму, но живот все равно не проходил. Я объяснила, что у нее образовались послеоперационные спайки, возможно, придется делать еще одну операцию. Она согласилась — только бы поскорее. И хорошо бы попасть к тому же хирургу, что оперировал ее недавно в Москве.

Когда пришел Игорь, я попросила его позвонить в Москву, объяснить ситуацию и попросить, если можно, чтобы приехал ее лечащий врач, успокоил больную. Он позвонил, и в конце мая, числа 25-го, действительно приехал ее врач. Веселый, он зашел в палату, спросил Свету, как она себя чувствует, и сказал, что сейчас профессор Петров в командировке, но как только он вернется, ее сразу же вызовут. Света воспряла духом, а я отправилась проводить врача.

- Доктор, сколько нам осталось?

- Самое  большое  —  месяц.

Я вернулась в палату с улыбкой на лице, и мы принялись рассуждать, как будем добираться до Москвы. Решили, что, скорее всего, поедем на автомобиле «скорой помощи».

Света как чувствовала, что время ее жизни уходит, и каждый день все торопила: когда же вернется профессор Петров? Просила позвонить в Москву, но мы решили больше не беспокоить ее врачей. В первых числах июня Игорь попросил знакомого врача представиться Свете, будто бы он от профессора Петрова, и тот просит провести предварительные анализы, чтобы подготовиться к операции.

Перед его приходом я помыла Свету в ванной, Таня, сестра-хозяйка, дала ей новую ночнушку, сменили постельное белье. Когда врач пришел, она лежала такая красивая, волосы рассыпались волнами по подушке, в глазах светилась надежда. Я не выдержала и, выйдя из палаты, расплакалась.

Доктор, как всегда они разговаривают с больными, спросил:

- Как мы себя чувствуем? Света улыбнулась:

- Это вы должны мне сказать.

В общем, он поговорил с ней, послушал, успокоил.

А когда я пошла его проводить, сказал:

-  Готовьтесь, самое большое — она проживет еще неделю.

Перед смертью у больных, как правило, наступает улучшение. Вот и Света почувствовала прилив сил и встала с постели. Встала и говорит:

- Мама, надеюсь, я  еще  не  потеряла  форму.  — И подняла ногу вверх, как это делают гимнасты, выше головы и параллельно туловищу. — И еще я хочу пельменей.

В это время в палату вошла хирургическая медсестра и услышала про пельмени.

- Погоди немного, я тебе принесу, мы дома как раз делали.

Сходила домой и вскоре принесла банку дымящихся пельменей со сметаной. Света все с удовольствием съела. Вечером, впервые за неделю, нормально сходила в туалет и радовалась, что ее дела пошли на поправку.

На следующий день ей опять стало хуже. Все эти ночи после приезда знакомого хирурга я почти не спала. Лежала рядом со Светой и прислушивалась к каждому звуку. Вставала с постели, наклонялась к ней: дышит ли она. Я почти ничего не ела, похудела и весила всего сорок пять килограммов.

За два дня до смерти Светы я заснула утром, правда, спала недолго, а когда открыла глаза, Светы на кровати не было. Я перепугалась, обвела глазами палату. Света сидела на подоконнике, обхватив руками колени, и смотрела на улицу. О чем она думала? Я не знаю. Я подбежала к ней, заплакала, и уже не я, а она принялась меня утешать.

Я помогла ей слезть с подоконника, довела до кровати. Тут все в палате стали просыпаться, начались процедуры, уколы, в общем, обычный больничный день. Днем Света спала, я сидела на краешке ее кровати. Вдруг она открыла глаза и сказала:

- На, возьми, — и кладет что-то мне в руку.

- А что это? — спрашиваю.

- Да ты что, разве не видишь? Это мои медали.

Предпоследние день и ночь были для нас самыми тяжелыми. Ей все что-то мешало. Она заставляла меня то поднять ее кровать, то опустить. Просила помочь лечь ей на спину, потом на бок, затем на другой. Наступило утро 6 июня. Света проснулась и вдруг закричала. Сильно. Я подбежала к ней, она обняла меня и шепчет:

- Мамочка! Спаси меня, помоги мне!

Я обнимаю ее одной рукой, а другой шарю по стенке в поисках кнопки звонка. И никак не могу ее найти. Я бросила Свету, выбежала в коридор и закричала, наверное, так сильно, что сестра сразу же подбежала и сделала Свете укол. Когда она вводила лекарство в вену, я заметила, как раствор тут же выходит наружу и стекает по руке. Света успокоилась.

- Ты знаешь, мама, у меня такое ощущение, будто во мне что-то там внутри оборвалось.

У меня тоже все внутри замерло. Меня колотило, точно от холода, но я старалась казаться спокойной. Как раз принесли завтрак.

- Не хочешь что-нибудь съесть?

- Дай мне сухарик. — Она положила его в рот, и, когда он размок, с усилием проглотила.

- Мама, ты меня прости. Я немного посплю.

Я поправила ей подушку и укрыла одеялом. Она лежала на спине, повернув голову к стенке. Задремала.

Вскоре пришел Игорь. Я еле держалась на ногах. Попросила его посидеть возле Светы, а сама провалилась в сон. Сколько спала, не помню, только слышу, Игорь треплет меня за плечо и кричит:

- Надя, вставай! Света умирает!