Когда я впервые увидел ее – не поверил. На первый взгляд девочке было лет двенадцать. Рядом стояла ее мама, учитель средней школы. Несколько дней назад она обратилась ко мне с просьбой посмотреть ее шестнадцатилетнюю дочь. Девочка заикалась. Я был не первым, к кому она обратилась за помощью. Рефлексотерапия, экстрасенсы, народные бабушки… После сеансов наступало короткое улучшение, затем заикание возвращалось.

Анне действительно было шестнадцать. Маленький рост. Детское лицо с пухленькими щеками, на которых периодически вспыхивал румянец стеснения. Голова со старательно прилизанными на пробор жидкими волосами. Короткая шея. Маленькие руки с пухлыми пальчиками. И невероятная скованность в каждом жесте. Напряженные плечи, одно выше другого, казалось, подпирали подбородок. Сутулая спина. Создавалось впечатление, что девочка находится в постоянном ожидании чего-то неприятного.

Я спросил Аню: «Кем ты хочешь быть?». Девочка задумалась, не проявляя особого желания проговаривать свои мысли. И тогда мама попыталась стимулировать активность дочери: «Отвечай же, смотри в глаза и не ври. Врушка такая!». И пусть слова эти были сказаны с улыбкой – девочка покраснела, сжалась и шепотом, извиняющимся тоном ответила «доктором». На что мама сказала: «Опять ты за свое…».

И обратившись ко мне: «Я никак не могу заставить ее расслабится. Она все делает наоборот: говорю «будь увереннее» - она еще больше робеет, «смотри в глаза при разговоре и не молчи» - уткнется в пол и словно язык проглотила… Я хотела бы, чтобы вы научили ее расслабляться».

Во время нашей беседы Аня избегла прямых взглядов, стараясь смотреть в окно – пока мама не вышла из кабинета. Тут я заметил удивительное превращение: плечи ее немного расправились, Аня стала отвечать на вопросы не так односложно. Слово за слово, шаг за шагом – и картина стала проясняться.

Начало

В пятилетнем возрасте Аню сильно испугала собака. После этого события девочка стала впервые заикаться. Через полгода, по словам мамы, все прошло само собой. Но позже, в пятом классе, заикания возобновились.

Тогда Аня случайно залила акварелью свою тетрадку со старательно выполненными домашними заданиями. Спрятав тетрадь и не желая выдавать свою неловкость – ведь мама говорила, что дочь учителя должна быть примером для остальных – сказала преподавателю, что не выполнила домашнего задания. Так она получила свою первую двойку и запись в дневник.

Событие потрясло маму. Дочь, которую она старательно воспитывала «правильной», неожиданно преподнесла такой сюрприз! Не сдержавшись и не выяснив причины неудачи, мама накричала на нее и пару раз ткнула в лицо измазанную краской тетрадь со словами «На тебя противно смотреть!».

Придя в себя, мама обняла дочь – и наткнулась на раненный взгляд блестящих от слез глаз. Аня убежала к себе в комнату и закрывшись, прорыдала около двух часов. Всю ночь ее мучили кошмары: собака, рычащая на нее в темном коридоре.

Утром Аня не смогла говорить так, как раньше. Судорожные вздохи прерывали любой слово, в глазах стоял страх. Когда мама взяла ее за руку – девочка вздрогнула, словно ее ударили хлыстом и неожиданно заплакала, попытавшись что-то сказать. На следующий день Аня была отправлена в школу со словами «надо идти, будь умницей, ты же дочь учителя, и больше такого не делай».

С тех пор заикание стало проявляться при малейшем волнении: когда учитель вызывал к доске или сообщал об оценках; когда спрашивал незнакомый человек и смотрел в глаза; когда мама интересовалась делами в школе или исправляла ошибки в домашнем задании.

Конечно, мама видела возрастающую замкнутость дочери, ее молчаливость и внутреннее напряжение. По-своему пыталась помочь. Кроме бесед «как надо», водила в театры, на выставки Обращалась к правильному питанию, к правильным системам оздоровления…

Но чувство неуверенности в дочери росло. Большую часть времени девочка старалась просто молчать. Даже когда на душе «кошки скребли». На выставках или в театре, где они были вместе с мамой, Анна чувствовала себя немного спокойнее. Но стоило вернуться домой и вспомнить о школе, как напряжение возвращалось и сковывало горло.

Как-то побывав летом у двоюродной сестры, Аня перестала заикаться…пока не вернулась домой. «Пришла из школы, час со мной поговорила – и вот опять… может она издевается надо мной?». Неудивительно, что дочь находилась под постоянной опекой, каждый ее шаг мама старательно регламентировала и перепроверяла с целью правильно воспитания. Думая, что ее дочь во многом беспомощная и ничего не понимает в жизни, мама считала своим долгом заботиться о ней и принимать за нее решения.

Красная кнопка

Структура взаимоотношений в этой семье сформировалась под влиянием переноса поведенческих стереотипов из «пространства работы» в «пространство семьи». Как правило, такое встречается в педагогических семьях, когда «родитель» превращается в «учителя», одновременно образ «плохого ученика» совмещается с образом родного ребенка.

Характерной чертой подобных отношений является директивность во взаимоотношениях. Сыну или дочери даются формальные инструкции «как надо это делать» и «ты должен», а выполнение требования оценивается родителями. Оценка определяет характер взаимоотношений. «Родитель-учитель», обладающий властью, берет на себя волевые и рефлексивные функции ребенка, стимулируя «благодарное повиновение» и периодически используя поглаживание и принуждение («кнут и пряник») как способы воздействия на «ребенка-ученика».

Таким образом происходит формализация отношений. Родители, выстраивающие формальную систему отношений, часто мотивируют свои действия страхом перед ошибками, которые может совершить их «несмышленый ребенок». Запрет на ошибку заменяет развитие существование по правилам. Ребенок теряет способность развиваться и адаптироваться самостоятельно.

Этому способствует сильнейшая зависимость внутренней самооценки ребенка от оценки его действий «родителем-учителем» - зависимость на грани беспомощности своего «я». Избегание самовыражения становится естественным способом выживания.

Бессознательной реакцией психики на запреты и чрезмерный контроль является и растущая замкнутость, и подавленная агрессивность. Внутреннее напряжение аккумулируется в теле: мышечных блоках и зажимах. Постепенно ребенок сживается, привыкает к чувству скованности, как естественному телесному фону. Парадоксально, но скованность служит для него синонимом защищенности. Становится своеобразным ресурсом, обеспечивающим невосприимчивость к нежелательным для него воздействиям извне. Любые попытки насильственного «расслабления» могут расцениваться как посягательство на личную безопасность.

Еще больше усугубляет ситуацию попытка родителей приободрить своих детей, используя формально правильные советы. Например, ребенок боится сделать ошибку у доски и знает, что он бессилен перед сильным чувством страха. А родители, пытаясь помочь ему, говорят нечто вроде: «Ты не можешь? Но это так легко» Смотри в глаза и не молчи!». Результат достигается совершенно противоположный, потому что подобная реплика не признает опыта ребенка и подчеркивает его неудачи и беспомощность. Что ему остается? Сказать себе, что никто его не понимает – или признаться в собственной неполноценности…

Родители, сами того не подозревая, играют роль красной кнопки «пуск», которая активизирует деструктивную реакцию ребенка. Так, поведение мамы «запустило» и в дальнейшем провоцировало заикание Ани как реакцию на возможную стрессовую ситуацию. Хотя мама и пыталась помочь ребенку.

Выход

Чтобы что-то изменить, нужно устранить причину. В данном случае речь идет прежде всего о реабилитации человеческих отношений в «формальных» семьях.

Необходимо разделить «официоз» и семью. Поэтому, кроме непосредственной помощи Ане, мы посоветовали маме следующее: уходя с работы, оставлять за порогом кабинета свою «профессиональную копию». Остановится на мгновение. Пока вместе с выключенным в кабинете освещением не исчезнут на время все мысли и эмоции, а также способы общения и реагирования, связанные с «казенным домом». Попробовать вернуться домой просто человеком. Той мамой, которая бесконечно дорога для каждого детского сердца. И, быть может, для самой себя.

Пусть она вспомнит: для ребенка мать и отец – не только носители норм и правил. Это прежде всего – источник безоценочной любви, защиты и понимания. И не важно, пойдет ли ребенок по стопам родителей или же своим собственным путем. В любом случае он рассчитывает на помощь – когда это нужно ему, а не родителям.

Не надо бояться открывать глаза. Крайне важно увидеть и принять друг друга такими, какими мы есть. Чем ближе реальным ребенок и «ребенок в голове родителей», тем лучше. Опыт взаимопонимания есть у всех. Это опыт не хорошей оценки, не своевременного одобрения, а именно сокровенного понимания. Он поможет найти естественный язык общения. Только на этом языке может разговаривать ребенок, не прячась в раковину самозащиты.

И терпение. Быстро ничего не выйдет. Медленно-медленно, осторожно-осторожно раскрывается цветок на рассвете – точно также меняется ребенок.

Без нажатия красной кнопки!