КРИТИК И БУНТАРЬ

К сожалению, у нас все еще не перевелись теоретики, которые продолжают
твердить, будто ребенок, как автомат, без раздумья, послушно копирует нашу
"взрослую" речь, не внося в нее никакого анализа.
Эта неправда декларируется даже в научных статьях - именно
декларируется, потому что доказать ее никак невозможно. Стоит только
внимательнее приглядеться к языковому развитию детей, чтобы стало ясно, что
подражание у них сочетается с самым пытливым исследованием того материала,
который предлагают им взрослые:
- Кочегарка - жена кочегара?
- Судак - это которого судят?
- Начальная школа - это где начальники учатся?
- Раз они пожарные, они должны делать пожар, а тушить пожар должны
тушенники!
Какой ребенок уже на четвертом году не приставал к своей матери с
такими вопросами, в которых заключается самая строгая и даже придирчивая
критика "взрослых" речений:
- Почему сверчок? Он сверкает?
- Почему ручей? Надо бы журчей. Ведь он не ручит, а журчит.
- Почему ты говоришь: тополь? Ведь он же не топает.
- Почему ты говоришь: ногти! Ногти у нас на ногах. А которые на руках
- это рукти.
- Почему ты говоришь: рыба клюет? Никакого клюва у ней нет.
- Почему разливательная ложка? Надо бы наливательная.
- Почему перочинный нож? Надо бы оточительный. Никакие перья я им не
чиню.
Нет ребенка, который в известный период своего духовного роста не
задавал бы подобных вопросов. Названный период его жизни характеризуется
самым пристальным вглядыванием в конструкцию каждого слова.
Я, например, знаю очень многих ребят, отвергающих слово "художник",
так как они уверены, что, если слово начинается наречием "худо" - значит,
это слово ругательное. О.И.Капица рассказывает о пятилетнем мальчике,
который говорил про художника, сделавшего иллюстрацию в книжке:
- Он совсем не художник: он очень хорошо нарисовал.
Смастерив какую-то картинку, этот же мальчик воскликнул:
- Посмотрите, какой я хорошник.
Когда же картинка особенно удается ему, он говорит:
- А теперь я прекрасник!*
______________
* О.И.Капица, Детский фольклор, Л. 1928, стр. 181.

О чем бы мы ни говорили с ребенком, мы не должны забывать, что он,
жадно впитывая в себя наши слова, требует, чтобы в них была безупречная
логика, и не прощает нам ни малейших ее нарушений.
Это очень наглядно показывает такой, например, эпизод.
Мать рассердилась и сказала трехлетнему Ване:
- Ты мне всю душу вымотал!
Вечером пришла соседка. Мать, разговаривая с нею, пожаловалась:
- У меня душа болит.
Ваня, игравший в углу, рассудительно поправил ее:
- Ты сама сказала, что я у тебя всю душу вымотал. Значит, у тебя души
нету и болеть нечему.
Ему неведомо, что такое душа, но он по своему трехлетнему опыту знает,
что, если что-нибудь выпито, вылито, вымотано, оно перестает существовать,
- и говорить, будто оно болит, не годится.
Таких случаев великое множество.
Проезжая в Крыму по степи, я назвал эту степь пустыней. Но моя
четырехлетняя спутница указала на кусты:
- Это не пустыня, а кустыня.
Четырехлетний Вадик с удивлением увидел, что взрослые наливают в
молочник не молоко, а вино.
- Теперь это не молочник, а виновник.
Требуя, чтобы в конструкции каждого слова была самая прямолинейная
логика, ребенок сурово бракует слова, логика которых не удовлетворяет его:
- Это не синяк, а красняк.
- Корова не бодает, а рогает.
Леночка Лозовская (четырех с половиною лет), увидя утят, воскликнула:
- Мама, утки утьком идут!
- Гуськом.
- Нет, гуси - гуськом, а утки - утьком.
В тех взрослых, которые окружают ребенка, он, естественно, видит
непогрешимых учителей языка. Он учится у них с младенческих лет,
старательно копируя их речь.
Но тем разительнее тот строгий контроль, которому он эту речь
подвергает.
Услышав, например, что бабушка сказала кому-то: "Ты тогда еще под стол
пешком ходил", внучка перебивает ее язвительным смехом:
- Разве под стол на извозчиках ездят?
Когда же бабушка сказала однажды, что вот скоро и праздник придет,
внучка возразила, смеясь:
- Разве у праздника - ножки?
Этот вопрос о ножках задают очень многие дети, полемизируя таким
образом с нашим метафорическим истолкованием слова "идти".
Слишком широкое и многообразное применение слова "ходить" то и дело
сбивает малышей с толку.
Мать приказала ребятам запереть за нею дверь на крючок и никого не
впускать, "так как, - пояснила она, - по городу ходит скарлатина".
В отсутствие матери кто-то долго стучался к ним в дверь.
- Приходила скарлатина, но мы не впустили.
Правда, в конце концов у детей создается привычка к нашим "взрослым"
идиомам и метафорам, но эта привычка вырабатывается не слишком-то скоро, и
любопытно следить за различными стадиями ее возникновения и роста. Приведу
один очень характерный пример. В семье заговорили о новой квартире, и
кто-то сказал, что ее окна выходят во двор. Пятилетний Гаврик счел
необходимым заметить, что окна из-за отсутствия ножек не могут ходить по
дворам. Но произнес он это свое возражение без всякой запальчивости, и было
видно, что для него наступил тот период языкового развития, когда дети
начинают примиряться с метафоричностью наших "взрослых" речей. Этот период,
насколько мне удалось заметить, у нормальных детей начинается на шестом
году жизни и заканчивается на восьмом или девятом. А у трехлетних и
четырехлетних детей такой привычки нет и в зародыше. Логика этих
рационалистов всегда беспощадна. Их правила не знают исключений. Всякая
словесная вольность кажется им своеволием.
Скажешь, например, в разговоре:
- Я этому до смерти рад.
И услышишь укоризненный вопрос:
- Почему же ты не умираешь?
Ребенок и здесь, как всегда, стоит на страже правильности и чистоты
русской речи, требуя, чтобы она соответствовала подлинным фактам реальной
действительности (в той мере, в какой эта действительность доступна ему).
Бабушка сказала при внучке:
- А дождь так и жарит с утра.
Внучка, четырехлетняя Таня, тотчас же стала внушать ей учительным
голосом:
- Дождь не жарит, а просто падает с неба. А ты жаришь котлету мне.
Дети вообще буквалисты. Каждое слово имеет для них лишь
один-единственный, прямой и отчетливый смысл - и не только слово, но порою
целая фраза, и, когда, например, отец говорит угрожающе: "Покричи у меня
еще!" - сын принимает эту угрозу за просьбу и добросовестно усиливает крик.


- Черт знает что творится у нас в магазине, - сказала продавщица,
вернувшись с работы.
- Что же там творится? - спросил я.
Ее сын, лет пяти, ответил наставительно:
- Вам же сказали, что черт знает, а мама разве черт? Она не знает.


Отец как-то сказал, что шоколадную плитку нужно отложить на черный
день, когда не будет другого сладкого. Трехлетняя дочка решила, что день
будет черного цвета, и очень долго и нетерпеливо ждала, когда же придет
этот день.


Четырехлетняя Светлана спросила у матери, скоро ли наступит лето.
- Скоро. Ты и оглянуться не успеешь.
Светлана стала как-то странно вертеться.
- Я оглядываюсь, оглядываюсь, а лета все нету.


ПРОТИВ МЕТАФОР

Тут все дело в том, что мы, взрослые, если можно так выразиться,
мыслим словами, словесными формулами, а маленькие дети - вещами, предметами
предметного мира. Их мысль на первых порах связана только с конкретными
образами. Потому-то они так горячо возражают против наших аллегорий и
метафор.
Спрашивает, например, одна женщина у своей Наташи, четырех с половиною
лет:
- Не скажешь ли ты мне, как понять, когда говорят, что один человек
хочет другого в ложке воды утопить?
- Что ты? В какой ложке?! Что это? Скажи еще раз.
Мать повторяет.
- Это не может быть! - возражает Наташа. - Никогда не может быть!
И тут же демонстрирует всю фактическую невозможность такого поступка:
схватывает ложку и быстро кладет ее на пол.
- Смотри, вот я!
Становится на ложку.
- Ну, топи меня. Человек не поместится... весь сверху будет... Ну вот,
смотри... нога больше ложки...
И выражает презрение к подобным оборотам "взрослой" речи, искажающим
реальную действительность:
- Но хочу я про это... Глупости какие-то...*
______________
* Н.П.Антонов, Развитие мышления и языка ребенка в дошкольном
возрасте, "Советская педагогика", 1953, ь 2, стр. 60 и 63.


"Пришел Иван домой, а лягушка и спрашивает: "Что это ты голову
повесил?"
Игорь так и представил себе, что снял Иван голову и повесил на
гвоздик.


Иные дети, наделенные юмором, нередко притворяются для шутки, что не
могут понять те или иные идиомы нашей речи, дабы принудить нас к более
строгому соблюдению правил, которые мы сами дали им.
Пожалуешься, например, при ребенке:
- У меня сегодня ужасно трещит голова!
А ребенок насмешливо спросит:
- Почему же не слышно треска?
И тем подчеркнет свое отрицательное отношение к странной (для него)
манере взрослых выражать свои мысли метафорами, столь далекими от подлинных
реальностей жизни.
Дети-юмористы часто придираются даже к понятным словам, чтобы
поставить нам в вину их "неточность".
Мать зовет свою трехлетнюю Киру к себе под одеяло "поласкаться" и
слышит иронический вопрос:
- Разве мама полоскательная чашка?
Мать говорит дочери после долгой разлуки:
- Как ты похудела, Надюша. Один нос остался.
- А разве, мама, раньше у меня два носа было? - иронически возражает
четырехлетняя дочь.


Сердитый отец говорит четырехлетнему сыну:
- Чтобы этого у меня и в заводе не было!
Сын отвечает рассудительным голосом:
- Но ведь здесь не завод, а квартира.


Услышав, что женщина упала в обморок, ребенок саркастически
спрашивает:
- А кто ее оттудова вынул?


Играя с Жоржем оловянными солдатиками, я сказал про одного из них, что
он будет стоять на часах. Жорж схватил солдатика и со смехом помчался туда,
где висели стенные часы, хотя ему было отлично известно, что такое "стоять
на часах".


Впрочем, такая полемика с нашей "взрослой" речью не всегда
производится в шутку. Я знаю пятилетнюю девочку, которая краснеет от гнева,
когда при ней говорят о баранках.
- Почему ты называешь их баранками? Они не из барана, а из булки.
Требуя от взрослых точной и недвусмысленной речи, ребенок иногда
ополчается на те привычные формулы вежливости, которыми мы пользуемся
автоматически, не вникая в их подлинный смысл.
Дядя дал Леше и Бобе по бублику.
Леша. Спасибо.
Дядя. Не стоит.
Боба молчит и не выражает никакой благодарности.
Леша. Боба, что же ты не скажешь спасибо?
Боба. Да ведь дядя сказал: не стоит.
Чаще всего эта детская критика вызвана искренним непониманием нашего
отношения к слову.


Ребенок, которого мы сами приучили к тому, что в каждом корне данного
слова есть отчетливый смысл, не может простить нам "бессмыслиц", которые мы
вводим в нашу речь.
Когда он слышит слово "близорукий", он спрашивает, при чем же тут
руки, и доказывает, что нужно говорить близоглазый.


- И почему кормилица? Надо поилица. Ведь не котлетами же будет она
нашего Зёзьку кормить!


- И почему перчатки? Надо пальчатки.


- Мама, вот ты говоришь, что сосульки нельзя сосать. Зачем же их
назвали сосульками?


Иногда ребенок протестует не против смысла, а против фонетики данного
слова. Писатель Н.Прянишников сообщает мне из Уральска про тамошнюю
четырехлетнюю девочку, которая с возмущением узнала, что имя нарисованного
в книжке человека - Шекспир. Она даже отказалась повторить это имя:
- Так дядей не зовут, а только службу!
Должно быть, слово Шекспир прозвучало для нее как Сельмаш, Мосгаз,
Детгиз и т.д.
Замечательно, что даже малыши, еще не умеющие связно излагать свои
мысли, и те заявляют протест против сбивчивости и неясности наших речей.
Говорю Вове (пятнадцати с половиной месяцев):
- Вот наденем носочки и пойдем гулять.
Он не дает мне надеть их и, протягивая к ним руки, повторяет: "Носоки,
носоки". Я не понимаю, в чем дело, и думаю, что он не хочет одеваться. Но
он хватает у меня носки, прикладывает их к носу, громко смеется и опять
повторяет: "Носоки, носоки", указывая этим, что, по его убеждению,
носочками не могут называться предметы, которые не имеют касательства к
носу. Он так мал, что даже не может выразить эту мысль при помощи слов, но
мимика его не оставляет сомнений, что он считает глубоко неправильным то
несоответствие между названием и вещью, которое в данном случае допущено
нами. Таким образом, еще почти бессловесный, он уже выступает с полемикой
против нашего отношения к слову.
Конечно, подражательные рефлексы ребенка чрезвычайно сильны, но
ребенок не был бы человеческим детенышем, если бы в свое подражание не
вносил критики, оценки, контроля. Только этот неослабный контроль над нашей
установленной речью дает ребенку возможность творчески усвоить ее.
Когда эти мои наблюдения над аналитическим подходом ребенка к словам
впервые появились в печати, против них безапелляционно восстали педологи.
Поэтому я с таким радостным чувством прочитал у одного из самых зорких и
тонких экспериментаторов, покойного Н.X.Швачкина, что уже с двух лет
"ребенок начинает высказывать свое отношение к речи окружающих, замечая ее
особенности, и даже критиковать речь своих товарищей"*.
______________
* Н.X.Швачкин, Психологический анализ ранних суждений ребенка. Вопросы
психологии речи и мышления, "Известия Академии педагогических наук", М.
1954, вып. 54, стр. 127.

Приятно сознавать, что твои мысли, высказанные лет тридцать назад,
вполне подтверждаются авторитетом науки.
"Активное отношение ребенка к речи окружающих, - говорит ученый, -
выражается и в том, что он начинает уточнять их речь, внося в нее
коррективы"*.
______________
* Н.X.Швачкин, Психологический анализ ранних суждений ребенка. Вопросы
психологии речи и мышления, "Известия Академии педагогических наук", М.
1954, вып. 54, стр. 128.

Ведь это буквально то самое, что было отмечено мною в одном из первых
изданий книжки "От двух до пяти"!
В статье Швачкина изучаются младшие дети - от одного года до двух с
половиною, но если бы эксперименту подверглись дошкольники более старшего
возраста, стало бы еще очевиднее, что ребенок усваивает нашу "взрослую"
речь не только путем подражания, но и противоборствуя ей.
Это противоборство бывает двоякое:
1. Неосознанное, когда ребенок даже не подозревает о том, что он
забраковал наши слова и заменил их другими.
2. Нарочитое, когда ребенок сознает себя критиком и реформатором
услышанных им речений.
И в том и в другом случае основные законы установленной, выработанной
взрослыми речи остаются для ребенка непреложными. На них он никогда не
посягнет; если же он восстает против некоторых наших речений, то лишь для
того, чтобы вступиться за эти законы. Мы кажемся ему законодателями,
нарушающими свои же уставы, и он требует, чтобы мы выполняли их с наивысшею
строгостью.
Иногда, впрочем, дети великодушно снисходят к заблуждениям взрослых, и
полемика завершается полюбовным размежеванием двух различных "систем
языка".
- Мама, - предлагает четырехлетняя Галка Григорьева, - давай
договоримся. Ты будешь по-своему говорить "полозья", а я буду по-своему:
"повозья". Ведь они не "лозят", а возят.
Но такая покладистость - явление сравнительно редкое. Чаще всего
ребенок защищает свою версию горячо и упрямо, не допуская никаких
компромиссов:
- Почему ты говоришь - "колоть дрова"? Ведь дрова не колют, а топорят.
Многие ошибки ребенка объясняются, по-моему, тем, что из нескольких
функций той или иной части слова он усваивает всего лишь одну и начисто
отвергает другие.
Заметив, например, что суффикс ка придает многим словам уничижительный
смысл (Ванька, Сонька, Верка и т.д.), ребенок не видит, что то же самое
окончание ка обладает иногда другими свойствами и применяется при других
обстоятельствах. Поэтому он готов протестовать против этого ка даже тогда,
когда уничижительный оттенок отсутствует.
- Ругаться нехорошо: надо говорить не "иголка с ниткой", а игола с
нитой.
Я спросил у трехлетней Оли:
- Почему ты называешь веревку - "верева"?
- А тебе приятно будет, - пояснила она, - если тебя будут Корнюшкою
звать?
Она же с демонстративным упрямством называла свою кошку - коша:
- Она коша, потому что хорошая; а когда она будет плохая, я назову ее
кошка.
А трехлетний Игорь по той же причине называет белку - бела.
Здесь основная причина большинства тех словесных ошибок, которые
совершает ребенок: действуя аналогиями, он не догадывается о многообразии
функций, выполняемых данной частицей слова.
Обычно ему бывает известна всего одна-единственная функция этой
частицы, и всякий раз, когда мы выходим за пределы единственно известной
ему функции, он уличает нас в искажении слов.
Таких фактов тысячи, и все они неопровержимо свидетельствуют, что
ребенок в меру своих умственных сил очень часто бессознательно анализирует
тот языковый материал, который дают ему взрослые, и порою даже бракует его,
если то или иное речение почему-либо не соответствует общим грамматическим
или логическим нормам, усвоенным ребенком ранее в процессе его общения со
взрослыми*.
______________
* Об этом "выравнивании по аналогии" см. книгу А.А.Реформатского
"Введение в языкознание", М. 1960, стр. 228.