Начало читайте здесь »»

Мое общение с мамой Олей продолжалось. В дружбе она не нуждалась, круг ее интересов был четко очерчен. Ей было интересно только то, что было связано с воспитанием ребенка. Ко всем другим «побочным» темам она была индифферентна. У меня же к ней был «натуралистический» интерес. Мне было интересно отследить связь между вложенными силами, временем и результатом. Каким будет ребенок, если свою жизнь положить к его ногам, посвятить ему целиком себя, но не оголтело, а вдумчиво, серьезно, обоснованно. Оля любое действие аргументировала теоретическими выкладками.

Вот еще несколько зарисовок, чтобы представить повседневную жизнь идеальной мамы. Оля для меня все же была «идеальной», потому что целиком посвятила себя воспитанию. На такое тотальное самопожертвование я не была способна.

Оля жила с мамой и младшей сестрой, которые не разделяли ее мировоззренческих позиций на воспитание ребенка. Бабушка, не в силах смотреть на чудачества дочери, вылетала из дома с криком: " Хватит измываться над маленьким! Сколько можно!?" И вправду, маленький тщедушный Дима практически не имел подкожного жира. Он весьма сиротливо выглядел в плетеной корзинке на тоненькой байковой пеленке ничем не укрытый. Это называлось «закаливанием, воздушными процедурами». Корзинка из лозы была просто необходима, не важно, что на ее покупку пришлось занимать деньги. Она собой олицетворяла мать - природу, чье влияние было просто жизненно необходимо ее новорожденному сыну.

Пошел Дима намного позже своих сверстников, так как большую часть времени проводил на руках у матери. Это именовалось "тактильное общение с мамой" и ребенок должен был получать его столько, сколько ему было необходимо. Понятно, что, путешествуя по дому на руках матери, было намного приятнее и проще, чем исследовать пространство на четвереньках или ногах, вставая и падая.

Утренний подъем у Димы, как и дневной отход ко сну был священным ритуалом. При пробуждении он должен был чувствовать, что рядом находится мама. Затем шли нежные поглаживания, что-то сродни легкому массажу, а затем пятнадцатиминутные прибаутки, стишки помогающие проснуться. В общем, минут тридцать уходило на то, чтобы утром встать с кровати.

Основополагающим аспектом мироощущения Оли было твердое убеждение, что ребенок до семи лет не должен подвергаться никаким отрицательным переживаниям и быть свободным в проявлении чувств. Да, я полностью с этим согласна, но при этом, почему то вспоминается лежащий на полу Дима. Ему было интересно наблюдать, как толпа взрослых и детей, обутых в сапоги и укутанных в пальто и куртки обтекает его тело, распластанное на затоптанном полу поликлиники.

Оля, стремясь обеспечить положительную эмоциональную среду сыну, лишила его таких сфер искусства, как театр и кино, полагая, что, сопереживая какому–то персонажу, Дима может получить ненужные эмоции или попросту испугаться при виде отрицательного героя, появившегося на экране или сцене. Приветствовался только домашний рукотворный театр, где действия разыгрывались посредством знакомых кукол. Кстати, что касается игрушек, то тут тоже было множество нюансов. Игрушки признавались только безликие, (без лицевых черт) и половой принадлежности и выполненные из натуральных материалов. Отрицались даже пазлы и кубики, так как они давали возможность знакомый объект разобрать, разрушить мир-картинку, превратить ее в ничто.

Так же Дима не посещал никаких мероприятий, где скапливалось много людей. Отрицательная энергетика, взволнованность окружающих, громкие звуки были не нужны ее сыну.

Домашнее рукоделие, самодеятельный театр и чтение в слух были достойной альтернативой посещению музеев и других многолюдных мест, по мнению заботливой мамы.
Олей отрицались и проявления цивилизации, начиная с отказа от памперсов и кончая телевизором и столь удобной печью СВЧ. Мне казалось, ей комфортнее жилось бы двести лет назад при лучине и готовке в печи. Дима бы забавлялся баклушами и пестовал соломенных кукол. «Зато все натуральное и естественное», - отвечала мне Оля.
Дима и Оля были самодостаточной парой. Они напоминали влюбленных в медовый месяц, настолько были зациклены друг на друге. Оля была тотально погружена в воспитательный процесс, помня высказывание Масару Ибука «После трех уже поздно», а сыну было достаточно мамы, которая всегда «под рукой». И, несмотря на беспрестанное мамино «говорение», ее неутихающую комментаторскую деятельность: «Сейчас мы пойдем гулять. В коридоре возьмем шапочку и курточку, наденем ботиночки. Ты какую шапочку хочешь сегодня надеть: синюю или зеленую?» Дима в речи не напрягался и показывал пальчиком на шапочку нужной расцветки. Пребывая постоянно в атмосфере маминого монолога: Оля либо перечисляла действия, либо рассуждала вслух, либо читала. Он не выказывал никакого желания говорить. Зачем? Мама все поймет и так. Указующий пальчик направлен, и мама приносит то, что он хочет видеть. Крошечная между бровная складочка говорила о том, что пора на горшок, сжатые губки – это недовольство. Было впечатление, что пуповина, связывающая их в утробе, не перерезана до сих пор.

Я еще пару раз приглашала их в гости на дачу. Все повторялось. На несколько дней дачная жизнь превращалась для меня в жуткий прессинг. Я не знаю, откуда во мне в присутствии Оли появлялось четкое убеждение, что я все делаю не так. Я всегда гордилась своей активностью, умением делать несколько дел одновременно, организованностью, концентрацией на делах, умением все систематизировать и вдруг все это теряло смысл. Я смотрела на Олю, безмятежно сидящую на скамейке и неторопливо рассматривающею вместе с сыном расцветку грудки у пойманного жука или их совместное многочасовое занятия куличиками и песочными замками, я начинала сомневаться, а может быть, я живу не так? Живу не в том ритме? Что-то упускаю в жизни?

Что касается поведения в гостях, то у меня такая позиция. За язык меня никто не тянул приглашать в гости и если я приглашаю кого – то погостить, то на себя беру всю ответственность, мне никто ничего не должен. Пригласив я должна быть готова сделать все, чтобы моим гостям было комфортно и уютно у меня в доме. И грязная посуда, и липкий пол, следы песка на веранде - это моя забота.

Оля никогда не предлагала мне помочь, ей не приходило в голову, что если ее жизнь вращается вокруг Димы, то у других может быть иначе. Однажды я попросила вымыть посуду после обеда и прокляла себя. Оля воспринимает жизнь, как воспитательный процесс и мытье посуды – это возможность обучить ребенка новым навыкам. Поэтому на середину кухни был выставлен стул и тазик с мыльной водой, на другом стуле располагалась мочалка и грязная посуда. Фантазия любого ребенка безгранична! Что только Дима не вытворял, что он только не придумывал, как он только не манипулировал водой, мочалкой, посудой и средством для мытья. Два часа мы обходили эти два стула и лужи, боясь поскользнуться на мокром полу. Забрызгано мыльной водой были все поверхности, жалкий мыльный обмылок на века залетел под плиту. Оля все время присутствовала рядом, неспешно объясняя как правильно мыть грязные поверхности. После показательного урока я потратила столько же времени на приведение кухни в надлежащий вид, сколько бы у меня ушло на мытье послеобеденной посуды.

Выказать Оле свое недовольство я не могла. Представьте новообращенного в веру. Его долгие поиски, сомнения и вдруг, вот оно – главное, что даст ему и цель, и смысл жизни, и наполнит его существование идеей, оправдает его поступки. Скажите, как такому человеку можно сказать: «А, ты неправ. Существуют и другие точки зрения. И твой Бог, это только твой Бог». Человек либо обрушит на тебя агрессию или захлестнет агитационной речью, либо закроется. В любом случае, он отторгнет тебя, не услышит. Вы три дня идете обезвоженным по пустыни. Натыкаетесь на оазис с водой. Вы будете пить ее, не слушая окружающих, что вода грязна. Так и здесь, Оля обрела смысл жизни. Дима – ее солнце, ее – все. Какой смысл ее переубеждать? Она должна пройти этот этап, пережить его, вот тогда, возможно, со временем она сможет услышать окружающих.

Я не вправе критиковать чью – то точку зрения, каждый имеет право на свое мировоззрение, а за мной остается выбор – общаться с человеком или нет.
Шло время. Оля потихонечку стала выводить Диму «в свет», стремясь научить его общению со сверстниками. Дима детей воспринимал как-то однозначно, либо взять у них то, что ему было интересно, либо показать себя. Это, наверное, типичное поведение 3-4 летнего ребенка. Взрослых он не воспринимал, их не слышал. Когда обращались к нему достаточно настойчиво, он забирался на колени к маме, задирал кофточку и присасывался к груди, в которой давно уже не было молока. Оля только разводила руками, одновременно демонстрируя позицию «Ну, что поделаешь?» А с другой стороны, радуясь, что ребенок в ней нуждается.

Повзрослев, Дима продолжал признавать только авторитет мамы. Незнакомых игнорируя, бабушку и тетю, которые уделяли Диме много времени, он воспринимал, как обслуживающий персонал и слушался их только в том случае, если их слова были продублированы мамой.

К выбору детского садика, Оля подошла со всей ответственностью. Она остановилась на Вальдорфском садике. Эта система воспитания ей была известна и понятна. В отличие от обычных районных садиков, где дети разъединяются с родителями и у мам появляется свободное только им принадлежащее время, Вальдорфский садик наоборот объединял родителей с детьми, предоставляя возможность, приняв новые ценности, творить и общаться в определенном русле.

Привыкание к садику, к коллективу, новым правилам и распорядку дня происходило постепенно. Сначала ребенка оставляют на час, потом на два часа. Он играет с детьми, а родители находятся рядом. Через некоторое время дозволяется родителям оставить детей в группе. У воспитателей есть право принимать ребенка в группу или отказать родителям, мотивируя, что ребенок еще не готов для посещения детского садика. Право на посещение весьма дорогого садика нужно еще доказать.
Дима больше четырех часов в садике не находился. В Олином арсенале так и не появилось даже этих четырех часов свободного времени, потому что садик находился далеко, и возвращаться домой не было никакого смысла. Оля либо оставалась в группе, либо гуляла поблизости.

Кто знаком с Вальдорфской системой воспитания, то знает, что детей до восьми лет не обучают грамоте, не дают в руки карандашей и ручек, дети могут рисовать лишь мелками. Оля, воспитывая Диму по этой методике, не обучала его ни письму, ни чтению. Мальчик, зная, что ему запрещено читать и писать возымел огромный интерес к запрещенному виду деятельности, и тайно расспрашивая бабушку, как называется та или иная буква, самостоятельно научился читать в шесть лет и мог проводить за чтением по пять часов. Для меня это было больным вопросом, так как я из читающей семьи, читать, это как дышать. Детская литература особенно с хорошими иллюстрациями скупалась мной еще до замужества. Когда моему первенцу исполнилось три месяца, я его детскую кроватку обвесила азбуками со всех сторон. С одной - магнитная, с другой - таблица букв, в ногах вырванные побуквенные странички, где нарисована буква и картинка животного, а сверху время от времени еще выкладывала самодельную азбуку. Зачем ребенку просто так смотреть в белый потолок? Пусть смотрит на буковки. Но скоро поняла, что малышу не нравится сверху лежащая азбука и ее убрала.

В четыре года, когда сын научился уже складывать две буквы в слог, а вот третью ни как не мог присоединить, я нанимала преподавателя, который решил эту проблему. Как видите, что касается чтения, это «моя слабость». Но мои дети, несмотря на великолепнейшую домашнюю библиотеку, на то, что они постоянно видят, как мама и папа читают, читают обязательно им детские книжки на ночь, сами читать не любят. А вот от Димы Оля книжки время от времени прячет, щадя его зрение.

Ежедневное многочасовое чтение не сказалось на его словарном запасе. Выражается он на скудном языке, не окрашивая речь эпитетами, прилагательными и сравнительными образами.

В общении Дима сдержан, не эмоционален. Мне, казалось, что Олин ребенок должен быть более открыт и восприимчив, больше восторгаться прелестями жизни. Оля умела из каждой мелочи извлечь нечто большее, чем эта самая мелочь. Я помню, как однажды на пруду она минут сорок развлекалась с Димой в воде, играя с фляжкой. Фляжка им заменяла то мячик, то кораблик, то подводную лодку, то тонущего человека, которого надо спасти. При этом Оля еще умудрилась объяснить Диме свойства воды, законы физики и химии. То есть все мыслимые и немыслимые манипуляции с фляжкой и водой были произведены.

Дима никогда не шел на контакт первым, никогда ни с кем не здоровался. Мне казалось, что он жил по принципу «Сами придут и все принесут». Он очень долго присматривался к людям, словно их оценивал, прикидывал, когда и в чем те могут быть полезны. Он обращался кому – то из взрослых, только в случае крайней необходимости, было ощущение, что внутренне он долго готовился к этому, проговаривая про себя слова, с которыми обратится.

В школе были серьезнейшие проблемы. Дима он мог осознать, что такое дисциплина, правила поведения, коллектив, учитель. Мама его успеваемостью и поведением не озадачивалась. Она не делала трагедии из проблем в школе, полагая, что школа – это неминуемый процесс, который не избежать, его надо просто пережить.
Насколько успешно учился Дима трудно сказать, потому что это была Вальдорфская школа, где оценок не ставят. Особых интересов или талантов за Димой не наблюдалось.

Была еще одна серьезная проблема – посадить Диму за выполнение домашних заданий. На это уходило часа два и изматывало всех, сил на уроки не оставалось. У Димы не было понятия времени, потому что он всегда жил в удобном ему режиме, и что такое «один час или два часа» это были чуждые для него величины. Дима не умел концентрироваться, внимание постоянно «уплывало». Сидя за столом, он брал ручку, видел бумажку, начинал эту бумажку накручивать на ручку, потом рвать на мелкие кусочки, куда - то засовывать. В руках нужно было что-то обязательно крутить. Произошел резкий переход от «все можно» до жестких школьных ограничений, без родительской объяснительной работы. Дима превратился в мальчика «себе на уме». Была еще одна причина такому поведению. Мама с небольшим интервалом родила еще двух детей.

Оля, как многодетная мама - это уже другая история.