СВЕЖЕСТЬ ДЕТСКОГО ВОСПРИЯТИЯ СЛОВ

Только игнорируя все это множество фактов, можно утверждать, наперекор
очевидности, будто ребенок механически, слепо, без раздумья и критики
принимает от нас наше языковое наследие.
Нет, всякий, кто внимательно наблюдает детей, не может не заметить,
что приблизительно к четырехлетнему возрасту у них появляется сильнейшая
склонность анализировать (большею частью вслух) не только отдельные слова,
но и целые фразы, которые они слышат от взрослых.
Ибо (повторяю опять и опять!) смысловое восприятие слов и словесных
конструкций у ребят значительно острее, чем у нас.
Мы так давно орудуем словами, что наше словоощущение притупилось. Мы
пользуемся речью, не замечая ее. А ребенок вследствие свежести своих
восприятий есть требовательный контролер нашей речи.
Услышав, например, выражение "они живут на ножах", ребенок так и
представляет себе, что существуют большие ножи, на лезвиях которых лежат и
сидят какие-то странные люди.
Когда же он услышал, что пришедшая в гости старуха "собаку съела" на
каких-то делах, он спрятал от нее своего любимого пса.
А когда кто-то спросил у него, скоро ли ему стукнет шесть лет, он
прикрыл свое темя руками.
У трехлетней Тани порвался чулок.
- Эх, - сказали ей, - пальчик-то каши просит!
Проходит неделя, а пожалуй, и больше. Вдруг все с удивлением видят,
что Таня украдкой насыпала в блюдечко каши и тычет туда палец ноги.
Издавна пользуясь речью, мы именно благодаря этому долгому сроку
успеваем забыть первичное значение множества слов.
Это забвение - закономерный и в высшей степени благотворный процесс,
что видно хотя бы из нашего отношения к именам и фамилиям. Я знаю ребенка,
который так и прыснул от смеха, услыхав фамилию "Грибоедов", ибо ему ясно
представился ее изначальный смысл: человек, замечательный тем, что он
питается одними грибами. Мы же, взрослые, связываем с этой фамилией столько
светлых и величественных ассоциаций, что давно уже забыли ее прямое
значение. От нашего внимания раз навсегда ускользнуло, что в слове
"Грибоедов" есть "гриб".
Детскому сознанию несвойственно такое вытеснение смысла из
произносимого слова.
Мне пишут о пятилетнем Алике, который, впервые услышав фамилию
"Горький", спросил:
- Почему у него невкусная фамилия?
Тогда как из тысячи взрослых людей, говорящих о Горьком, едва ли
найдется один, который сохранил бы в уме первоначальное значение его
псевдонима.
- А у Ломоносова ломаный нос? - спросила четырехлетняя Саша, к
великому удивлению взрослых, которые, произнося фамилию великого человека,
никогда не замечали того странного образа, который заключается в ней.
То же и с именами. Говоря о Льве Толстом, кто же из нас ощущает, что
лев - это дикий зверь! Но Боря Новиков, пяти с половиною лет, серьезно
сообщил своей матери, что слушал по радио передачу о Тигре Толстом - так
свежо и остро у ребенка ощущение каждого слова, которое, к нашему счастью,
уже притупилось у нас.
Именно поэтому для детей недоступны самые простые идиомы.


- Я в школу не пойду, - заявил пятилетний Сережа. - Там на экзамене
ребят режут.


Спрашивают его о сестре:
- Что же это твоя Иришка с петухами ложится?
- Она с петухами не ложится - они клюются: она одна в свою кроватку
ложится.


- Вот зимой выпадет снег, ударят морозы...
- А я тогда не выйду на улицу.
- Почему?
- А чтоб меня морозы не ударили.


Иногда это детское непонимание нашей фигуральной или метафорической
речи приводит взрослых к немалым конфузам.
Четырехлетняя Оля, привезенная матерью к тетке в Москву, долго
смотрела на нее и на дядю и наконец, во время чаепития, разочарованно и
очень громко воскликнула:
- Мама! Ты говорила, что дядя сидит у тети Анюты на шее, а он все
время сидит на стуле.
К сожалению, осталось неизвестным, что сказала при этой оказии мать.


Свежесть реакций ребенка на взрослую речь сказывается именно в том,
что каждую нашу идиому дети воспринимают буквально.
- С тобой голову потеряешь, ей-богу! - говорит, например, сердитая
мать.
- Со мною не потеряешь: найду - подниму.


Про какого-то доктора большие говорили в присутствии Мити, что денег у
него куры не клюют. Когда Митю привели к этому богатому доктору, он,
конечно, сейчас же спросил:
- А где у тебя твои куры?
Для взрослых всякая такая реализация метафоры является, конечно,
сюрпризом. Тот, кто сказал про старуху, будто она "собаку съела", даже не
заметил, что упомянул о собаке. Тот, кто сказал о сварливых супругах, будто
они "живут на ножах", не заметил в своей речи ножей. Тот, кто говорил про
богатого доктора, будто куры не клюют его денег, ни на минуту не подумал о
курах. В том и заключается огромная экономия наших умственных сил, что,
оперируя готовыми штампами речи, мы почти никогда не вникаем в их
изначальный смысл. Но там, где для нас - привычные комбинации
примелькавшихся слов, стертых от многолетнего вращения в мозгу и потому уже
не ощущаемых нами, для ребенка - первозданная речь, где каждое слово еще
ощутимо. Когда мы говорим "навострить лыжи", у нас не возникает
представление о лыжах и о том, что для скорейшего передвижения на них, их
необходимо "вострить".
Поэтому ребенок так часто попадает впросак, прислушиваясь к нашим
разговорам. Когда, например, один трехлетний американец узнал, что на афише
цирка напечатано: "За детей - полцены!" (то есть, иными словами, дети
платят за вход половину), он, по словам Джемса Сэлли, обратился к своей
матери с просьбой:
- Мама, купи мне ребеночка: они стали такие дешевые.


Двухлетняя Джана, которую я уже цитировал на одной из предыдущих
страниц, говорила знакомым, что ее мать на луне, так как неоднократно
слыхала от взрослых, что мать уехала в отпуск на месяц.


Пятилетний Стася услышал по радио, что враги были под самой Москвой.
- Значит, и под нашей террасой?
Слова "под Москвой" он воспринял буквально и решил, что речь идет о
больших подземельях, прорытых под улицами и зданиями города.


- Мама, что такое война?
- Это когда люди убивают друг друга.
- Не друг друга, а враг врага!
Когда мы произносим "друг друга", мы вполне резонно забываем, что то
слово, которое дважды повторяется здесь, связано с понятием "дружба".
Только благодаря этому забвению в нашей речи возможны такие обороты, как:
"они ненавидят друг друга", "они пакостят друг другу" и т.д. Но для свежего
и острого восприятия детей отказ от прямого значения слов невозможен, и они
требуют, чтобы люди сражались не "друг с другом", а "враг с врагом".
Такая критика получаемого от взрослых языкового материала
представляется мне одним из очень многих путей, которые в конце концов
приводят ребенка к полному обладанию родной речью.


ОБЩЕДЕТСКИЕ СЛОВА

Критическое отношение к смыслу и форме слов наблюдается не только у
особо одаренных детей, но чуть ли не у всех без изъятия. Это видно уже из
того, что каждый нормальный ребенок зачастую придумывает те же слова, какие
в том же возрасте придумываются другим малышом, и третьим, и четвертым, и
пятым, ибо все эти слова создавались по одним и тем же общенациональным
законам.
За свою долгую жизнь я видел по крайней мере десяток ребят, которые
независимо один от другого заново придумывали слово "никовойный".
Т.Анциферова из г.Пушкина сообщает:
"Мазелин", очевидно, общедетское слово, бродячий сюжет... Все мои дети
в известном возрасте называли так вазелин - и без всякой преемственности".
То же произошло и со словом "рогается". Судя по письмам, получаемым
мною, дети в огромном своем большинстве не понимают чуждого им слова
"бодаться" и всякий раз изобретают заново более наглядное слово.
В.Евстигнеев сообщает из Гомеля:
"На вопрос, что такое вихрахер, лизык и намакаронился, моя Зоя
ответила правильно".
Т.Кузнецова из Великих Лук пишет мне, что ее двухлетняя Дина создала
те самые слова, которые есть в моей книжке: лога (ложка), подуха (подушка)
и плюнка (слюна).
- Боря свою плюнку пальчиком мажет!
Вообще оказывается, что существует обширная группа слов, которые
всякий раз сочиняются сызнова всяким новым поколением русских детей.
Н.Елисеева (Ленинград) сообщает мне, что из числа слов, приводимых в
одном из первых изданий этой книжки, ее Надя самостоятельно придумала не
только мазелин, но и лошаду.
С разных концов СССР несколько родителей поведали мне почти
одновременно, что их дети тоже изобрели кверхногается.
Особенно многочисленны случаи одинакового оглаголивания имен
существительных: от Архангельска до Астрахани русские дети во всех селах,
деревнях, городах вновь и вновь сочиняют слова: топорить, молоточить,
отскорлупать, начаёпиться. Так же широко распространены общедетские
названия орудий работы: колоток, копатка и другие.
Слово "всехный" оказалось действительно всехным: теперь мне известны
двадцать восемь "изобретателей" этого слова.
В их числе - шестилетний сын Льва Толстого Ванечка. Когда Софья
Андреевна показала Ванечке участок земли, предназначенный ему во владение,
мальчик рассердился и - в качество природного толстовца - сказал:
- Ах, мама, всё - всехнее*.
______________
* "Красная новь", 1928, ь 9, стр. 162.

Существуют не только слова, а целые фразы, которые вновь и вновь
создаются детьми.
Когда-то я опубликовал в своей книжке выражение моего младшего сына:
- Посоли сахаром!
Потом, лет через двадцать, услышал такую же фразу от другого
трехлетнего мальчика, а теперь нахожу ее вновь в недавнем дневнике
Н.А.Менчинской, которая записала о своем сыне (четырех с половиною лет):
"Употребил такое выражение: "посоли сахаром"*.
______________
* Н.А.Менчинская, Развитие психики ребенка. Дневник матери, М. 1957,
стр. 139.

Было бы небесполезно составить словарь, таких общедетских речений,
изобретаемых сызнова чуть не каждым трехлетним-четырехлетним ребенком. Они
схожи, а порой и тождественны, так как взрослые, в лице бабок, отцов,
матерей, воспитателей, не только внушают каждому ребенку одинаковые -
общенациональные - принципы построения речи, но и дают однородный
строительный материал. И один изобретатель отлично понимает другого.
"Одинаковые принципы"? "Однородный строительный материал"? Еще недавно
к таким утверждениям было принято относиться враждебно. Их объявляли
антинаучною ересью. Считалось, что буржуазные дети говорят на каком-то
другом языке, чем дети, рожденные в семье пролетариев, и что принципы
построения речи не могут быть у тех и других одинаковыми.
Поэтому редакторы требовали, чтобы я, говоря о каком-нибудь слове,
произнесенном трехлетним ребенком, всякий раз во что бы то ни стало
указывал, к какому социальному слою принадлежит названный мною малыш, и
демонстрировал бы при этой оказии, какая глубокая пропасть лежит между
языком "Пети Буржуйчикова" и языком "пролетария Симы".
Ибо в то время многие лингвисты, философы, литературоведы, историки
ошибочно считали доказанным, будто каждый язык есть непременно явление
классовое.
Но теперь, когда мы окончательно утвердились в той истине, что язык у
всех классов данного народа один, стало до очевидности ясно, как дики и
бесплодны попытки найти коренные различия в языке двухлетних-трехлетних
детей, к какому бы социальному слою ни принадлежали их семьи.
Развитие языка совершается у всех малышей по одним и тем же законам:
все русские дети равно оглаголивают имена существительные, удваивают первые
слоги, выбрасывают трудные согласные, борются с нашей метафорической речью,
называют сухарики кусариками, лопатки - копатками, пружинки - кружинками.
Ведь все без исключения русские дети черпают свои языковые ресурсы из
одного и того же словарного фонда, подчиненного одной и той же грамматике.
Хотя, конечно, социальная среда не может не влиять в какой-то мере на
лексику того или иного ребенка, но методы ее усвоения везде и всегда
одинаковые.