Двойка в четвертиИстория о том, почему иногда нельзя ко всеобщему удовольствию превратить двойку в тройку.

Они не подошли ко мне в школе, не пытались заговорить первыми, спросить, как это всегда делают остальные двадцать два шустрика из 8“Б”: “А что у меня за год?” Даже когда, как велено было администрацией, где-то в середине апреля я, глядя в раскрытую страничку журнала, с самым серьезным видом говорила, что кого скорее всего ждет за год, и голосом доброго педагога спрашивала, совпадает ли эта моя оценка с его ожиданиями, – они промолчали.

Тогда на апрельских переменках согласовывали и уточняли, что и как надо сделать, и со временем тройки превращались в четверки, четверки в пятерки. Только бы было желание исправить ситуацию, понять самому, в чем твои “затыки” и как из них выбираться.

Когда очередь дошла до Иванова-Петрова-Сидорова, они молча проглотили свои предполагаемые годовые “неуды” и на мое бодрое “ребята, время еще есть, а с ней и надежда” ничего не ответили. Это молчание длилось ровно до конца мая.

Есть дети, которые любят, чтобы за ними побегали, поупрашивали: ты такой способный, ну давай поднажми, и все будет в порядке. Есть, которые, наоборот, достанут учителя своими работами, обрушат их на голову бедного предметника в тот самый последний момент, когда надо заполнять журналы, отчеты и, надев кроссовки, бежать на традиционный майский турслет. “Ну, пожалуйста, проверьте!” И ведь сидишь проверяешь, ругаешь себя за слабохарактерность: ведь в прошлом году говорил им, что в последний раз идешь навстречу.

Эти трое были эксклюзивными. В школе они со мной не разговаривали. Хотя нет, пару раз Паша подошел и, улыбаясь, попросил поставить ему годовую тройку, а на мое удивленное “за что?” привычно нараспев ответил: “Ну ведь я же хо-о-ро-о-ший!” Всю перемену мы проговорили с ним о том, какой он хороший, а вот работа его плохая, то есть не то чтобы плохая, а ее и вовсе нет. Паша вроде бы проникался и говорил: хорошо, завтра принесу. Но наступало завтра, потом послезавтра, а потом конец мая.

Коля отлавливался после уроков где-нибудь у школы за гаражами. Он ничего не спрашивал и только молча кивал в ответ на педагогические сентенции вроде: “Ты же уже взрослый мальчик. Пора отвечать за свою учебу самому. Приходи ко мне, возьми задание”. Иногда в школу приходила его мама. Она брала задания для Коли и приносила через неделю его тетрадки, исписанные наполовину Колиным, наполовину маминым почерком. Потом в классе, после уроков, Коля внятно отвечал на несложные вопросы, а мама дожидалась за дверью: нет, нет, не хочу вам мешать. Во втором полугодии эта система рухнула. Коля садился за последнюю парту и не делал абсолютно ничего.

Рядом с ним садились Сережа, Паша, раскладывали учебники, тетради, и… все. Нет, они никому не мешали. Но урок шел одним путем, а они – другим. Рассаженные по разным углам с заданиями и назиданиями вроде: это твоя учеба, и я могу тебе только помочь закончить восьмой класс – они в конце урока предпочитали тихо ускользнуть, в лучшем случае крикнув, уже стоя в дверях: дома доделаю. Было понятно, что ребята в классе уже притерпелись к такому поведению своих одноклассников. Не обращайте внимания, говорили они, в этом году везде так. И глубокомысленно добавляли: с возрастом пройдет.

Короче, я проглядела этих троих. Поставила за год “пары”. С классным руководителем посоветовалась: «Таня, как ты думаешь, стоит ли в педагогических целях, а то ведь у них за первое полугодие трояки, могу натянуть годовую “в пользу ребенка”».

Таня даже задумываться не стала. Сколько же можно тянуть этих захребетников-спиногрызов?! Пусть уж лучше в восьмом переживут сложности, чем потом в девятом будут морочить нам головы. Другое дело учитель. Охота тебе будет летом возиться? Да, говорю, я в школе все равно часто буду, вот и попробую понять, что не так делала, почему твои орлы у меня не взвились соколами. Так и порешили. Таня села в свои “Жигули” и уехала. А я пошла мимо гаражей.

Когда три длинные тени отделились от стены, я сначала не поняла, что идут они прямо на меня, и только услышав знакомый голос: “А почему у меня двойка в четверти?” – вот так, без “здравствуйте, как поживаете”, – шестым чувством поняла: наступил час расплаты. Мы поговорили и про вежливость при встрече учеников с учителями на улице, и по сути дела, и что надо встретиться в школе, да, к сожалению, сейчас, когда учебный год закончился, и принести все те задания, которые “доделывались дома”. А если тетрадка потерялась, то по классному журналу мы быстренько восстановим темы, за которые не аттестовали.

О, как я понимаю вас, дорогие мои, как не хочется тратить вольное лето на учебу! Но нет, Паша, не поставлю я тебе “три” за то, что ты хороший. Что меня заставляет так говорить? Профессиональное желание спокойно покопаться в своей и твоей работе, чтобы получить ответ, почему же затраченные усилия не привели к ожидаемому результату. Сейчас мне кажется, что так. Но какое право я имею распоряжаться твоим летним отпускным временем, чтобы ты работал на меня? Только потому, что, мне кажется, эти занятия будут полезны тебе. Но ведь я же не Господь Бог, чтобы знать, что тебе полезно, а что вредно. Тем более что могла же я поставить тебе “три в пользу ученика”.