Выше было сказано, что детское зрение чаще всего воспринимает не
качество, а действие предметов. Отсюда девятая заповедь для детских
писателей: не загромождать своих стихов прилагательными.
Стихи, которые богаты эпитетами, - стихи не для малых, а для старших
детей.
В стихах, сочиненных детьми младшего возраста, почти никогда не бывает
эпитетов. И это понятно, потому что эпитет есть результат более или менее
длительного ознакомления с вещью. Это плод опыта, созерцания, исследования,
совершенно недоступного маленьким детям.
Сочинители детских стихов часто забывают об этом и перегружают их
огромным числом прилагательных. Талантливая Мария Пожарова дошла до того,
что в своих "Солнечных зайчиках" чуть не каждую страницу наполнила такими
словами, как зыбколистный, белоструйный, тонкозвучный, звонкостеклянный,
беломохнатый, багрянозолотой, и, конечно, все это для детей мертвечина и
скука.
Потому что маленького ребенка по-настоящему волнует в литературе лишь
действие, лишь быстрое чередование событий. А если так, то побольше
глаголов и возможно меньше прилагательных! Я считаю, что во всяком стишке
для детей процентное отношение глаголов к именам прилагательным есть один
из лучших и вполне объективных критериев приспособленности данного стишка к
психике малых детей.
Поучителен в этом отношении Пушкин: в своей "Сказке о царе Салтане" он
на 740 глаголов дал только 235 прилагательных, между тем как в его поэме
"Полтава" (в первой песне) число глаголов даже меньше числа прилагательных:
на 279 глаголов - 281 прилагательное.
Тяготение ребенка к глаголу отмечено в науке давно. Канадский
профессор Фредерик Трэси в своей "Психологии детства" (1893) подсчитал, что
в словаре у малышей (от 19 до 28 месяцев) глаголы составляют 20 процентов
всех слов, в то время как у взрослого их только 11, то есть почти вдвое
меньше.
Вот таблица, приводимая Трэси:

У ребенка У взрослого

Имен прилагательных 9% 22%
Имен существительных 60% 60%
Глаголов 20% 11%

Таблица едва ли правильная, так как многие существительные в речи
ребенка являются по своей сути односложными предложениями, где на первом
месте - глагол. Когда маленький ребенок кричит, например, "динь-динь", это
может значить: "дай мне позвонить колокольчиком!", или "колокольчик
звонит!", или "мне очень нравится звон колокольчика", или "подними меня
вверх к колокольчику!" - и мало ли что еще. В каждом таком "динь-динь"
подразумевается непроизнесенный глагол.
Предмет как таковой, вне своих динамических функций, гораздо реже
фигурирует в речи ребенка, чем это было принято думать, когда Трэси
составлял таблицу.
Поэтому Трэси был бы более прав, если бы составил для детского словаря
примерно такую таблицу:

Существительных 20%
Существительных,
имеющих характер глагола
(или сопряженных с глаголом) 53%
Глаголов 20%
Прилагательных 7%

Такая таблица была бы ближе к истине, потому что в речи двухлетнего
ребенка скрытых и явных глаголов приблизительно 50-60%, а чистых
прилагательных в девять раз меньше. Ошибка Трэси заключается в том, что он
отнесся к грамматическим категориям слишком формально. Но общие выводы его
вполне справедливы: идеи, которые играют в уме ребенка наиболее
значительную роль и которые ребенок чаще всего выражает словами, суть идеи
действий, а не состояний, - движений, а не качеств и свойств.
По утверждению немецких исследователей Клары и Вильгельма Штерн
(1907), в речи ребенка сперва преобладают существительные, потом глаголы и
лишь потом прилагательные. Штерны приводят такие наблюдения над одной
маленькой девочкой: когда ей был год и три месяца, 100 процентов ее словаря
составляли имена существительные; через пять месяцев они составляли всего
78 процентов, а глаголов было 22 процента; еще через три месяца
существительных оказалось всего 63 процента, глаголов 23 и остальных частей
речи (в том числе и прилагательных) 14 процентов.
Эта схема грешит таким же формальным подходом к грамматике, как и
схема профессора Трэси, но общая тенденция языкового развития детей в ней
отмечена верно: ребенок в первые годы своего бытия так глубоко равнодушен к
свойствам и формам предметов, что прилагательные долго являются наиболее
чуждой ему категорией речи.
Любовь к прилагательным свойственна (да и то в малой мере) только
книжным, созерцательно настроенным детям, а ребенок, проявляющий активное
отношение к жизни, строит почти всю свою речь на глаголах. Поэтому
"Мойдодыра" я сверху донизу наполнил глаголами, а прилагательным объявил
беспощадный бойкот и каждой вещи, которая фигурирует в этих стихах, придал
максимальное движение:

Одеяло
Убежало,
Улетела простыня,
И подушка,
Как лягушка,
Ускакала от меня.

Ибо только такая, только "глагольная" речь по-настоящему дойдет до
ребенка.
Конечно, все изложенное в этой главе относится лишь к самым маленьким
детям. Когда дети становятся старше, ни в чем так наглядно не сказывается
созревание их психики, как именно в увеличении числа прилагательных,
которыми обогащается их речь.
И.Адамиан пишет мне по этому поводу: "Вы говорите, что у детей больше
тяготения к глаголу, чем к прилагательному. Мне кажется, что ваш вывод
правилен лишь отчасти, ибо, насколько я заметил, в лексиконе девочек
преобладают прилагательные, а в лексиконе мальчиков - глаголы. Вообще, по
моим случайным и отрывочным наблюдениям, девочки больше обращают внимание
на определенное свойство предметов (у куклы розовый бантик, зеленое то-то и
т.п.), а мальчики - на действие (паровоз свистит и т.п.). Интересно было бы
произвести опыт: написать рассказ с одинаковым количеством прилагательных и
глаголов и прочесть детям обоего пола, а затем заставить их повторить.
Возможно, что результат ряда таких опытов подтвердит правильность моих
наблюдений". Мне кажется, что догадка тов. Адамиана верна лишь в отношении
старших детей. Младшим же - и мальчикам и девочкам - одинаково чуждо
большинство прилагательных. Между тем, как уже сказано выше, речь идет
исключительно о литературе для младшего возраста. Форма произведений,
предназначенных для более старших, должна быть иной.
Десятая заповедь заключается в том, что преобладающим ритмом ребячьих
стихов должен быть непременно хорей. Об этом было сказано выше.