В детстве я не знала никого, ни ребёнка, ни взрослого, у кого были бы нарушения интеллекта. Ни одного человека в инвалидной коляске. Ни одного ребёнка с аутизмом. Просто этих людей нигде не было: ни в садике, ни в школе, ни в кафе, ни на детских площадках, ни в кружках. Когда мне было одиннадцать, к нам в ТЮТ пришел заниматься мальчик из детского дома. Какая это была для нас сенсация! Он явился из другого мира. И не задержался у нас надолго, ушел обратно в свой мир, ну и правильно, он был не как мы, странный, это понятно, они же там все такие. Где там? Где-то. На задворках, за забором, в другом мире.

А людей с нарушениями не было вообще. То есть где-то они были — как жутковатая тайна. «Видишь этот дом? Это детский дом для этих…» (шепотом диагноз). Мы очень хотели посмотреть на «этих», но они, кажется, никогда не гуляли. Возле дома пахло прелыми листьями. Между глухой стеной и забором мы нашли старый шприц без иглы. Шприц связался в памяти с больными, спрятанными детьми. Раз их прячут — значит это что-то страшное, ведь иначе не прятали бы? Мы боялись, не понимая (но чувствуя), что боимся не тех, кого прячут, а толстой стены отчуждения между нами и ними. У них есть мальчик, он лежачий, его никому не показывают. Это психбольница, там живут психи.

Особые дети из другого мира


Иногда дети проникают за забор и встреча происходит. Как в книге «Убить пересмешника» или в фильме «Дорога», когда Джельсомина попадает на чердак и видит спрятанного мальчика. 

Мы хотим растить детей так, чтобы забора не было с самого начала. 

Когда Кириллу ещё не было четырёх, он поехал с нами в лагерь для ребят из ПНИ. Он тогда был в своём мире и не очень-то замечал окружающих людей, но помогал возить коляски и подружился с Гошей, который делал страшное лицо и бурчал: «Ну что, малявка! Боишься меня?» И Кирилл с визгом убегал. А в другом лагере огромный Вася нашел ёжика и принёс его детям — Кириллу и Кате. Он очень волновался и уронил ёжика прямо на Катю, но всё обошлось — и для ёжика, и для Кати.


Кирилл очень любил бывать со мной в интернате, и его там все любили: жители ПНИ редко видят детей. 

В этом году Дэви в первый раз поехала с нами в лагерь для «особых» детей и взрослых, и я наблюдала за тем, как она воспринимает происходящее.


Конечно, она заметила, что многие люди в лагере ведут себя по-особенному. Она вообще очень интересуется людьми, поэтому сразу замечает их сходства и различия. Например, Вероника часто кричит.

Дэви спросила: почему она кричит? Мы объяснили, что Вероника не может разговаривать и криком пытается показать, что ей что-то нужно. А ещё иногда ей нравится кричать просто так. Дэви совершенно удовлетворилась этим объяснением. Конечно, в её глазах Вероника не проиграла из-за того, что она не умеет говорить. Потому что Дэви не знает, что не уметь говорить — плохо. Это неочевидно для неё, зато очевидно, что Вероника умеет очень громко кричать. А у некоторых людей есть большие красивые коляски, и они могут на них кататься сколько угодно. Кто-то интересно качается. А Тёма собирает высокие башни из домино. Дэви подсаживается поближе и спрашивает: можно мне? «Не хотеца!» отвечает Тёма. Дэви это очень нравится, и она снова и снова спрашивает: можно? «Не хотеца» отвечает Тёма, тоже с некоторым удовольствием. Макс в глазах Дэви в первую очередь — большой дядя. То, что у него аутизм — это ей до лампочки. Она не знает, что детей с ДЦП «нужно жалеть». Кидает мяч со всей силы, отнимает ведёрко. А товарищ по игре ничего, не обижается, ему нравится, когда не жалеют. Это только я всё боюсь... 

А недавно мы гуляли в парке, и в песочнице рядом с Дэви играл мальчик лет восьми. Она строила куличики на бортике песочницы, а он поднимал длинные и непослушные пальцы и не очень разборчиво говорил:

— Два! три! четыре! – и, когда Дэви ломала куличики — три! два! один! 
Потом мама и папа увели его домой. Дэви подняла два пальца и не очень разборчиво сказала: два!
— Ты хочешь говорить как этот мальчик? — спросила я.
— Да! — ответила она.

Фото - фотобанк Лори