- Мам, а давай играть в имена! – огромные голубые глаза зачаровано смотрят в темное окно, пытаясь разглядеть там что-то такое, что еще и невиданно…
- Спи уж, чудо, ночь уже… Спи, уже скоро приедем… - мамин голос со второй полки гаснет.
- Ну, хоть чуточку… - уже и не веря в согласие, тянет синеглазка.
- Ну, Дуся! – шуршит простыня, натягиваемая на ушко.
- Яша! – отзывается синеглазка.
Тишина в ответ.
- Мам, теперь опять ты! Мам!
Спит мама. Спи и ты, синеглазка, я сама и за тебя, и за маму твою сыграю в имена… Я их много знаю, синеглазка, целых десять имен. Да так знаю, что на всю жизнь…
На «А» - Анна. Кареглазая и черноволосая. Резковатая, но справедливая. Младшая дочка в семье. Любимица отцова. На Волге выросла. Каждую травинку, каждое деревце, каждую птаху по виду, по звуку, по шороху знала. А потом в город уехала. Учительницей стала. Любила. Всю войну ждала. Дождалась. Дочь родила. Узнала о предательстве и простить не смогла. Анна… Сколько нежности, любви нерастраченной в тебе было… А ты стеснялась ее, любви этой, все хотела строже казаться да жестче… Все сама могла – и пироги пекла, и гвозди забивала… И когда телеграмма из другого города пришла, что не стало того, кого ждала, кого любила, кого от любви своей большой и простить-то не смогла, вытерла Анна слезу свою кончиком платка: «Эх, Иван Степаныч…»… Видишь ли ты нас сейчас, Анна, оттуда, с небесной глубины?! Не сердишься на нас? Не судишь строго? Встретилась ли ты хоть там с тем, кто до последнего твоего вздоха был для тебя все же лучшим?..
А теперь на «М» - Мария. Имя-то слышишь какое – словно ручеек осторожно по камешкам переливается… Светлый, тихий… Такой и была, как тот ручеек… Маня… Со стороны посмотришь – и не скажешь, что сестра Анны, до того разные… Все заботилась о ком-то – до сестренку-братишку нянчила, потом чужих детей, сестрину дочку да сестриных внучек воспитывала… А вот о себе да о своей жизни и позаботиться времени так и не хватило… А песен сколько знала! «Куда бежишь, тропинка милая…» А голос тоненький, как тот колокольчик звенит… А был ли голос-то у Марии громким? Слышал ли кто? Да и не слышал! А она, Мария, тихим своим голосом по 40 человек подростков на уроках успокаивала. А как же иначе – кто ж русскую литературу да громким голосом?! В громкогласье и души-то нет… А у Марии душа была, да какая… А что ж была-то?! И есть она, я это точно знаю! Вот как облачко полупрозрачное по голубому небу поплывет – вот она и есть, душа Марии… И капельки дождя внезапного среди ясного летнего дня – это тоже она, Мария… И снежинки резные зимой, на ресницы упавшие – тоже Мария…
А еще на «Л» есть имя – Лидия. Вот слышишь имя, и встает перед глазами – властная, бескомпромиссная… Да нет, не так все! Одна двоих сыновей-близнецов поднимала. На двух-трех работах крутилась, чтоб сыны ни в чем отказа не знали... Сад-огород – сама биолог, так и сад лучше, чем у всех должен быть… Да к родным в деревню – помочь. Да в хоре петь – попросили, как откажешь… Да платье подруге сшить – обнову хочется, а денег у подруги нет… Вроде одинаково сыновей любила-растила, а какие разные получились! Один и попроворнее, и похитрее, и поумнее – а вот уехал в город Питер и сказал, что назад ни за что не вернется. А второй и поленивее вроде, и умом-то не так острый – а стакан воды он-то и подавал, когда в руках силы не стало… Слышишь, Лидия, и ту березку, что сейчас над твоим последним пристанищем шумит, он ведь посадил, нерасторопный твой! Никуда он от тебя и сейчас не уехал, правда!.. Да что я говорю, ты и сама все знаешь наверняка…
А на «В», синеглазая, есть такое имя – Валерий. Два метра ростом, косая сажень в плечах. В глазах черных бездонных хитринка – от цыганской родни наследство. Дом хотел свой строить. И чтоб детей много. Уезжал часто – работа такая была. А душа рвалась – то ли работу свою неспокойную работать, то ли с женой и дочкой быть… В последний раз решил съездить, чтоб потом насовсем вернуться. А билетов на поезд нет! Вернуться бы домой – так ведь как тянуло что-то ехать… И на свой вертолет опоздал. Вернуться бы – так ведь с другими полетел. Два дня до возвращения оставалось – да чтоб пораньше… Вернуться бы… Кто ж знал, что сзади подойдут, пока все друзья-сослуживцы спали… Вернуться бы – поздно… Оттуда не возвращаются…
Что-то у меня, синеглазая, солоно на губах… Ух ты – слезы! Наверное, что-то в глаз попало… Пойду тихонько в тамбур, покурю. Горьким дымом заглотаю непрошенное… А вернусь – дальше в имена играть стану. Только ты спи. А я слезы прогоню и другие имена свои любимые вспоминать буду – веселые, от которых слез не бывает…
Стучат колеса, успокаивают. Вагон покачивается, кренится на поворотах… Спи, синеглазая, я дальше играю…
А на «Н» есть имя Нина. Что тут скажешь – только руками разведешь. Жаль, что Нину Василисой не назвали! Есть же в сказках такие Василисы – и готовят-то они лучше всех, и вышивают, и танцуют, и умом их Господь не обидел. Так вот это про нее, про Нину, такая же она, как Василиса – и премудрая, и прекрасная, и вообще… И успокоит, и выслушает, и посоветует, и отругает как следует, если заработаешь… И вот еще что интересно – идет с внучками по городу, а дедушки в след поглядывают и вздыхают – и подойти боязно побеседовать, и не заметить просто невозможно…
А на «И» - Ирина. Слышишь, синеглазая, какое имя – как ветер! Сначала вроде нежно так, ласково, а потом – ух только! Такая она, Ирина… То доверчивая, ранимая, то резкая, жестокая… Руку протянешь по черным как смоль волосам погладить-приласкать, а она как мотнет головой – вот еще, кто ж шестнадцатилетнюю барышню как ребенка гладит! А минуту спустя сама кинется, чуть не задушит – «мамулечка, сил нет, как люблю, обожаю…». Хоть бы все сложилось у тебя, ветер ты мой… Хоть бы никогда на этих длинных ресницах слез не было…
На «Е» я знаю имя Екатерина. Важная такая, солидная, губы подожмет, попу крантиком состряпает… Вот кто знает, что такое Марианский желоб и какая у него глубина? А что можно из пластиковых бутылок сделать? А как на пальцах можно примеры на умножение считать? А Екатерина знает. Сегодня она психологом хочет быть. А вчера хотела поваром. А неделю назад археологом… Что уж, ладно, время определиться еще есть – Екатерине пока только девять лет, так что завтра можно захотеть и космонавтом стать, а потом передумать…
А на «С» - Софья… Что я об этом имени знаю? Да пока почти ничего. Просто это солнышко, это улыбка во весь беззубый ротик, это молочные пузыри на крошечных губах… Это долгожданное, выстраданное, на коленях перед иконами вымоленное…
А еще на «С» есть такое имя – Сергей. Сергей, синеглазая, это друг, брат, ангел-хранитель. Ты не смотри, что у меня рукав футболки неженский бицепс натягивает, мне на моей работе тоже по-женски страшно порой бывало… А вот как услышишь этот голос глуховатый: «Ты береги себя…Ты же молодец, у тебя все получится…», как почувствуешь на плече эту ладонь шириной с тебя всю, синеглазая, и страх куда-то уходит… Я это имя, как заклинание, полгода повторяла... Каждый вечер… Каждой клеточкой своей кричала, всем своим существом, перекрывая взрывы и выстрелы боевиков за тысячи километров в далеком Шатое и Хасавьюрте… Ты же слышал меня, Сережа… Потому и вернулся… Вернулся, чтобы стать братом, другом, ангелом-хранителем… Не больше… Так надо. Так жизнь распорядилась, синеглазая…
О, а ведь я еще одно имя на «А» не сказала тебе, синеглазая! Смешное такое имя – Анатолий. Сероглазое такое, русоволосое, в очках… Он как Карлсон… Читала тебе мама про такого? Помнишь, он Малышу говорит: «Я ведь лучше собаки?!» Вот и это чудо частенько меня спрашивает, лучше он собаки или как… Вот глупый, правда? Разве ж человека с собакой сравнивают? Он заботливый, добрый. Он мне веру в себя дал. Научил быть самой-самой… Он все умеет. Но… У него нет крылышков. И нимба над головой тоже нет. У него в голове тоже иногда таракашки заводятся – как без этого! Я вот смотрю на него и думаю: « Ты же будешь таким всегда…» Даже стихи про такое есть, взрослые правда… «Щедрые на пророчества твердят мне – счастье кончается! А мне им верить не хочется! А мне их слушать не хочется! Ничего не кончится! Так иногда случается…»
Спишь, синеглазая? Вот и поиграли в имена… А на маму не обижайся, что она имен не знает… Имен, конечно, много, но чтобы их знать, надо прожить долго. Как долго? Дольше, синеглазая, чем этот поезд стучит своими колесами по рельсам, сменяя перед нами леса, поля, деревни и города…