Форум
Куда пойти
Блоги
Известная с детства картина Ильи Ефимовича Репина – «Отказ от исповеди» – теперь выставляется под названием «Перед исповедью». Что это за новшество? Какое название подлинное, авторское? Как вообще Репин относился к народникам и революционерам? Попробуем разобраться.
И.Е.Репин "Сходка" 1883
В советское время творчество Репина подавалось с позиций, удобных советской власти. В самом деле, его «Крестный ход в дубовом лесу» и «Крестный ход в Курской губернии» показывают духовенство явно сатирически. А народническая серия недвусмысленно выражает сочувствие художника революционным идеям. Серия картин «Сходка», «Арест пропагандиста», «Перед исповедью» («Отказ от исповеди») и «Не ждали» охватывают все грани народничества и показывают непростую судьбу этих борцов за лучшую долю для народа.
И.Е.Репин «Арест пропагандиста» 1880 – 1889, 1892
Репин действительно сочувствовал народническому движению, но лишь в той части, где это касалось просвещения народа. Террористическую деятельность революционеров он не поддерживал. Одно из последних его произведений – «Манифестация 17 октября 1905 года» – уже не проникнуто сочувствием к происходящему, а эскиз к этой картине, впервые представленный на выставке в Третьяковской галерее весной 2019 года, производит еще более пугающее впечатление. Летящие по небу над манифестантами черные фигуры вызывают ассоциацию с «Бесами» Достоевского.
И.Е.Репин «Не ждали» 1884-1888
Но вернемся к картине «Перед исповедью». Это небольшое, довольно темное полотно изображает арестанта-смертника, сидящего в камере на своей кровати. Перед ним, спиной к зрителю, стоит священник, сжимая в руке крест.
Работу над картиной Илья Репин начал в 1879 году, после публикации в нелегальном журнале «Народная воля» стихотворения Н.М.Минского «Последняя исповедь». В стихотворении, текст которого мы приведем чуть ниже, осужденный на казнь отказывается исповедоваться перед смертью, но в последний момент проникается благодарностью к священнику, проявившему к нему сострадание.
И.Е.Репин «Перед исповедью» 1879-1885
Видимо, Репина тронула глубокая моральная дилемма, затронутая в стихах Минского, и он захотел выразить ее средствами живописи. Арестант у Репина имеет вид несчастный, страдающий. Он, по-видимому, не собирается исповедоваться – об этом говорит его поза. Осужденный не встал навстречу священнику, он сидит в «закрытой позе», спрятав руки в рукава и закинув ногу на ногу, что говорит о его недоверии к пришедшему. В то же время он и не отвернулся от «попа», его лицо обращено к священнику как будто с какой-то надеждой и мольбой.
Над этим небольшим по размеру полотном Репин работал шесть лет. В каталогах Третьяковской галереи начиная с 1893 года картина имела название «Перед исповедью». В инвентарной книге ГТГ записана под тем же названием. Название «Отказ от исповеди» впервые появилось в каталоге выставки Репина 1936 года, на очередном витке антирелигиозной кампании, с явно пропагандистскими целями. В каталоге Третьяковской галереи от 2006 года, ровно через 70 лет, картине возвращено первоначальное название.
Н. М. Минский
Последняя исповедь
(Отрывок из драмы)
Посвящается казненным
Внутренность каземата. Пять часов утра. На железной койке лежит исхудалый ю н о ш а. За дверью шаги и бряцанье ключей. Заключенный быстро садится. Входит с в я щ е н н и к с распятием; в глубине смутно видны фигура в красной рубахе и солдаты.
С в я щ е н н и к
Во имя
Отца и сына и святого духа,
Аминь!
Молчание.
Очнись, мой сын! Великий миг
Приблизился...
Молчание.
Мне краткие мгновенья
Беседовать позволено с тобой:
Не трать, мой сын, мгновений дорогих!
Молчание.
На страшный путь ты должен запастись
Спокойствием и бодростью... Я мир
Душе твоей несу.
О с у ж д е н н ы й
(оглядываясь и указывая на палача)
А этот — телу?
С в я щ е н н и к
И я, и он — покорные послы
Пославших нас; небесной власти — я,
А он — земной. Я — вестник всепрощенья
И благости творца, а он... он — казни
Невольный вестник...
О с у ж д е н н ы й
Ты сперва простишь,
А он потом казнит меня — не так ли?
С в я щ е н н и к
Людская казнь свершится и пройдет,
Но вечною пребудет благость божья;
Не отвергай последний дар любви —
Земной залог господня примиренья.
Покайся, сын, в грехах...
О с у ж д е н н ы й
Старик,
Уйди! В моих раскаявшись грехах,
Смертельный грех я б совершил пред смертью.
На грех такой меня духовный пастырь
С распятием в руках склоняет!..
С в я щ е н н и к
Сын мой,
Между тобой и судьями твоими
Не я судья. Молитву я, не суд
Пришел творить. Молись, дитя, и кайся!
О с у ж д е н н ы й
Пусть будет так! Услышь же ты, старик,
Предсмертное раскаянье мое!
«Прости, господь, что бедных и голодных
Я горячо, как братьев, полюбил...
Прости, господь, что вечное добро
Я не считал несбыточною сказкой.
Прости, господь, что я добру служил
Не языком одним медоточивым,
Но весь: умом, и сердцем, и руками...
Прости, господь, что родине несчастной
И в смертный час я верен остаюсь,
Что я, рабом родившись меж рабами,
Среди рабов — свободный умираю.
Прости, господь, что я к врагам народным
Всю жизнь пылал священною враждой,
Что я друзьям не изменял в несчастье,
Что вырывал из хищных лап злодеев
Невинные истерзанные жертвы;
Что гадине смертельно-ядовитой
Я притуплял отравленные зубы;
Что я смутил безумным воплем мести
Развратный пир прожорливых святош,
Что я убийц казнил за их убийство...»
С в я щ е н н и к
Молчи, молчи! Ты раны растравляешь,
И без того зияющие в сердце
Твоем больном. Последнюю молитву
Я, Не так творят. Есть тихие слова,
Слова любви, покорности, прощенья...
Они в душе, как вспоминанья детства,
Как матери ласкающий напев,
Баюкают и злобу, и страданья
И умирать дают нам без проклятий...
О, вспомни, сын, то золотое время,
Когда враждой еще не распалялась
Твоя душа!.. О, вспомни годы детства,
И чистый пыл младенческой молитвы,
И мир души, и слезы умиленья!..
О, умились, дитя мое, пред смертью
И богу вздох последний посвяти,
А не земле! Послушай, сын мой: если
За тяжкий грех заслуженную кару
Теперь несешь — пусть льется горячо
Пред господом раскаянье твое!
Он милостив. Раскаявшийся грешник
Ему милей, чем тот, кто не грешил.
Но если ты безвинно умираешь,
Вдвойне теплей и ярче пусть горит
Последняя твоя молитва богу!
Идя на казнь невинно, помолись
Тому, кто сам невинно был казнен;
Вручи себя тому, кто нам когда-то
Себя вручил. Ты скорбь свою поведай
Тому, кто сам скорбел лютейшей скорбью.
Молись тому пред казнию, кому
Во время казни должен подражать ты...
И он казнен за бедных и голодных,
И он казнен за вечное добро, —
Но в смертный час врагов не проклинал он...
О с у ж д е н н ы й
Ты задевать умеешь струны сердца...
Я сам, старик, продумал о Христе
Последний день своей недолгой жизни.
И много, много думал я...
С в я щ е н н и к
И что же?
О с у ж д е н н ы й
И я решил, что повесть о Христе —
Пустая ложь...
С в я щ е н н и к
А прежде верил ты?
О с у ж д е н н ы й
В дни юности когда-то... Вере в бога
Уже давно противился мой разум,
Но лишь вчера сказал мне голос сердца,
Что бога нет.
С в я щ е н н и к
Что ж говорил тот голос?
О с у ж д е н н ы й
Он говорил, что если на Голгофе,
Века назад, своей святою кровью
Грехи людей Христос бы искупил,
То не было б моей сегодня казни...
С в я щ е н н и к
Его пути для нас неизъяснимы...
О с у ж д е н н ы й
Молчи, старик! Ты слышишь ли далекий
Зловещий гул? То праздная толпа
На смерть мою сбирается глазеть...
Теперь, старик, дерзнешь ли ты о боге
Мне говорить? О, если б в небесах
И жил господь, то, этот гул услышав,
В себе самом он стал бы сомневаться...
(Прислушивается.)
Толпа растет... всё ближе... и о чем
Кричит она? То крики нетерпенья,
Или восторг, иль шутки площадные?
О, подожди, народ нетерпеливый!
Уж близок час, притихнет скоро сердце,
Что лишь к тебе любовью билось страстной,
Лишь за тебя скорбело и молилось...
Народ! Народ! Жених свою невесту
Не любит так, как я любил тебя!
Народ... Мой слух ласкало это слово,
Как музыка небес... В часы сомненья
Я воскресал мечтою о тебе,
Как жаркою молитвой. Дом родимый,
Отца и мать безропотно я бросил,
И лишь тебе, как бы отшельник богу,
Я посвятил всю жизнь, все силы духа...
С тех пор иных не ведал я печалей,
С тех пор иных я радостей не знал.
Там, в тишине твоих полей просторных,
Там, в суете твоих лачужек тесных, —
Там плакало, там радовалось сердце...
О, горький час! Ты горше часа смерти!
(Задумывается.)
Меня везут в позорной колеснице,
Я на глазах обманутых народа
Свою любовь к народу искупаю...
А я молчу... Ничья рука не может
Повязку лжи сорвать с его очей...
И ум его могучим словом правды
Ничей язык не может просветить...
О, веселись, толпа! Шути, позорь!
День траура своим друзьям доставишь,
День радости врагам ты подаришь...
Но нет! Клянусь, я радость отравлю им
И грудь толпы заставлю трепетать!
Я не совсем бессилен — умереть
Осталось мне, и грозное оружье
Я на врагов скую из этой смерти...
Я кафедру создам из эшафота
И проповедь могучую безмолвно
В последний раз скажу перед толпой!
Как надо жить, тебя не научил я,
Но покажу, как надо умирать.
Пусть палачи от злобы побледнеют,
Позора яд пускай сердца прожжет им!
С в я щ е н н и к
Прощай, мой сын! Не дал господь мне тронуть
Твой дух. Сюда с надеждой робкой шел я,
С отчаяньем отсюда удаляюсь.
Пусть бог простит твою гордыню.
Быть может, что и к свету ты стремился,
Хотя бродил не светлыми путями.
О с у ж д е н н ы й
Что о путях бормочешь ты? Когда бы я
Бесчестными путями не гнушался,
В твоих теперь валялся б я ногах,
Перед толпой с подмостков эшафота
Стократ себя крестом бы осенял,
Евангелье лобзал бы со слезами
И набожно толпу перекрестил бы:
Верней нет средств, чтоб мучеником правды
В толпе прослыть. Ведь знаю я, что каждый,
Склоняясь в прах пред судьями моими,
Христа судивших дважды в день клянет.
Но нет! Теперь, в торжественный час смерти,
Я честных рук своих не оскверню;
Народному и моему врагу
Не протяну их...
С в я щ е н н и к
Я — народу враг?
О с у ж д е н н ы й
Ты, поп.
С в я щ е н н и к
И твой я враг?!
О с у ж д е н н ы й
Ты враг народа...
И не за то ль, что громкие слова
На языке всегда у вас,— друзьями
Вас должно счесть? Вы — слуги божьи? Так ли?
Но для кого ваш бог страдал и умер?
Кому служил он? Сильным? Богачам?
Зачем же вы с сильнейшими в союзе?
Как верных псов, над овцами своими
Назначил вас блюсти небесный пастырь:
Зачем же вы с волками подружились?
Из всех врагов презреннейшие — вы!
Трусливые, со сладкими словами,
Изменники, лжецы и лицемеры!
Что нам в словах возвышенных и добрых!
Полезнее нет силы, чем огонь,
И без огня зверями были б люди,
Но изверг тот, кто тихомолком пламя
Под хижину подбросит бедняка.
Так и любовь, прощение и кротость —
Высокие и честные слова,—
Но те слова кому вы говорите?
Зачем меня учить теперь прощенью
Явился ты? Я — слабый, бедный узник,
Что через час заснет могильным сном...
О, если б ты и убедил меня,
Скажи, кому нужна моя пощада?
Зачем с такой же речью о прощенье
Ты не пошел к моим всесильным судьям?
Их убедив, ты тотчас спас бы жизнь...
Так вы всегда: когда бедняк без хлеба
В виду безумных пиршеств издыхает,
Вы к бедняку подходите с крестом
И учите умеренности скромной...
Когда народ в цепях тирана стонет,
Смирению вы учите народ.
Тому ль учил божественный учитель?
На то ль дал крест, чтобы исподтишка
Его крестом вы слабых убивали?
Когда я смерть приму на эшафоте
И громко лгать начнут все языки,
Скажи, о чем народу скажешь в церкви?
Что к свету я стремился? Божий храм
Кто осквернит кощунственною ложью?
О, бедный край мой! Море гнусной лжи
Тебя залило мутными волнами
Со всех концов: в семействе лжет отец
Перед детьми, а в школе лжет учитель,
В твоих церквах лгут слуги алтарей...
Поверь, что мне палач стократ милее,
Чем лживый поп.
(Обращаясь к палачу.)
Невольный вестник казни!
Ну, начинай! Надеюсь, ты свое
Успешнее исполнишь порученье...
Палач выходит на средину каземата. Священник, медленно и дрожа всем телом, удаляется. Осужденный смотрит ему вслед.
Как он дрожит! Как бледен! Эй, старик,
Постой! В твоих глазах я встретил слезы,
И голос твой дышал ко мне участьем...
Твое лицо я первое в тюрьме
Беззлобное увидел... Перед смертью
Укоров я не слышал от тебя...
Старик! Твою я презираю рясу,
Но доброе под ней, быть может, сердце...
Как поп — мне враг, как человек — быть может,
Ты мне и друг... Прими же в благодарность
Ты мой поклон и теплое спасибо!..
Кланяется священнику; палач связывает ему руки.
<1879>
«Народная воля». Спб., 1879, 1 окт., № 1, без подписи.
