Олег Флавьевич Кургузов родился в 1959 году. Окончил дневное отделение факультета журналистики Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова (1983 год).

Работал в "Медицинской газете", газете "Труд", журнале "Журналист" (издание газеты "Правда"), в Правлении Союза журналистов СССР, в детском журнале "Трамвай" (член редколлегии, редактор отдела), в еженедельнике "Семья" (редактор детской газеты "Маленькая Тележка"), в детском журнале "Куча мала" (главный редактор). С мая 1998 года - главный редактор журнала "Улица Сезам".

Рассказы печатались в периодических изданиях: в газетах "Московский комсомолец", "Московская правда", "Литературная газета", "Литературная Россия", "Век", "Московские ведомости", "Вечерний Клуб", "Пионерская правда", "Гудок", детской газете "Жили-были"; журналах "Огонек", "Очаг", "Наш малыш", "Мурзилка", "Пионер", "Веселые картинки", "Филя", "Трамвай", звучали на Радио-1, Радио "Россия", Радио "Надежда", "Эхо Москвы", в телепередачах "Спокойной ночи, малыши", "Детский час", "В гостях у сказки". По сюжетам из цикла "Рассказы маленького мальчика" на киностудии "Союзмультфильм" сняты мультфильмы.

Умер 10 марта 2004 в Москве.

Фамилия Кургузов звучит, согласитесь, не очень поэтично. Это вам, конечно, не звонкий Маршак. Но если прочесть ее задом наперед, то получится Возугрук. Уже чувствуется что-то поэтичное и даже, местами, волшебноватое. Вот как много зависит от того, с какой стороны взглянуть на предмет.

Пожалуйста, попробуйте взглянуть на мои истории с разных сторон.

Ваш Олег Кургузов,
то есть Гело Возугрук

Рассказы маленького мальчика

Борщ по-флотски

 


В одном конце нашего двора лежит толстое бревно. А в другом - длинная доска. Если положить доску на бревно, получатся качели. Мы с папой так и качались. Он вниз - я вверх. Я вниз - он вверх. Он в воздухе, я на земле. Он на земле, я в воздухе.
- Э-ге-ге, - говорит папа. - Надоело каждый раз на землю возвращаться. Давай полетаем?
- Только потом давай обратно на землю вернемся, - говорю я.
- А куда ж мы денемся? - говорит папа. - Мама нас к обеду ждет.
Он прыгает на свой конец доски и подбрасывает меня в воздух. Я взлетаю под облака и тихонечко руками машу, чтоб на месте удержаться. Папу дожидаюсь.
Тут подлетает ко мне папа. Он сообразил попросить какого-то дяденьку, чтобы тот его подбросил.
- Ой! - говорит папа грустно. - А парашюты мы и забыли...
- Это пустяки, - говорю я. - Представим себя снежинками и медленно опустимся на землю.
- Ничего себе - снежиночка! Во мне 80 кило, - огорчается папа.
Но огорчается он недолго. Ведь вокруг такая красота! Солнце на снег светит. Снег блестит и отражает свет обратно на небо. Даже непонятно становится, где земля, а где небо. Все вокруг голубое! И мы с папой в черных пальто летим сквозь эту голубизну.
А папа говорит:
- Жаль, я свой пестрый шарф дома забыл. Можно было бы им помахать, народ внизу поприветствовать.
И стали мы с папой мечтать, будто мы - вверху, а народ - внизу. Мы шарфом пестрым машем, а народ радуется, в затылке чешет и кричит: "Во дают!.."
Только размечтались, а с земли вдруг голос из рупора раздается:
- Первый-первый, я второй! Ну-ка, заходите с планером на посадку!
Оказывается, мы пролетали над аэродромом. Аэродромщики не привыкли, что люди сами по себе летают, и приняли нас за самолеты.
- Нет, - говорит папа, - не будем садиться на их аэродром. Они нам сразу номера прилепят, придется летать под номерами.
- Да, - соглашаюсь я. - Под номерами совсем не то. Скучно под номерами летать.
- Второй, второй! - кричит папа вниз. - Посадку произвести не могу. Шасси не выпускаются. Ухожу на запасной аэродром.
Отлетели мы с папой в сторону. И тут нам навстречу - стая ворон. И эти тоже не привыкли, что люди сами по себе в небе летают. Ка-а-ак загалдят! Как начали толкаться!
- Ой! - кричит папа. - Я иду колом!
И пошел колом. Ну и я вслед за ним тоже колом.
- Осторожно - земля! - кричит папа.
И - бум!!!
- Вижу! - кричу я.
И бац!!!
Хорошо, что я легкий. Совсем неглубоко в снег зарылся. А папа тяжелый, головой в сугробе застрял. Папа возился, пыхтел-кряхтел и наконец встал на ноги. Встать-то он встал, а сугроб с головы снять не может.
- Или голову в сугробе оставить, или сугроб домой нести, - размышляет папа.
- Лучше сугроб отнесем домой, - предлагаю я. - Чем ты обед будешь есть, без головы-то?
Пришли мы домой. Папа сразу к горячей батарее прислонился. Чтоб сугроб побыстрей растаял. Ну, сугроб и растаял. Лужа получилась - о-го-го!
- Сейчас придет мама и устроит нам баню, - говорит папа.
А тут и мама пришла. Посмотрела на лужу и говорит:
- Вы моряки, что ли?
- Вот-вот, - говорим мы с папой. - Моряки мы и есть. Морские души!
- Раз вы моряки, то на обед я сварю вам борщ по-флотски, - сказала мама.
И сварила нам борщ.

Солнце на потолке

 


Люблю греться на солнышке. Сядешь во дворе на скамейку и греешься. Можно еще в лес пойти или на пляж. Везде - солнце!
Это летом так хорошо. А зимой на пляже не согреешься. И в лесу снега полным-полно. Увязнешь по горлышко и... И привет!
Зимой я греюсь на солнышке дома. Жаль только, что стены мешают солнцу осветить комнату целиком. Вот луч и прорывается сквозь окно, греет комнату по кусочкам. Сначала кресло, потом пол, потом шкаф. И я догоняю солнечный луч, сижу то в кресле, то на полу, то на шкафу.
И вдруг луч ложится на стену. Как же быть?! Ведь так хочется погреться на солнышке...
- Эх!
И я забираюсь на стену!
Там тепло-тепло, даже спать хочется. Я засыпаю и не слышу, как в комнату входит мама.
- Ты зачем на стену забрался?! - спрашивает она.
- На солнышке греюсь, - говорю я, открывая глаза.
- Солнце уже на потолке, - говорит мама.
И правда, пока я лежал на стене, солнце на потолок убежало.
- В новой рубашке на потолок не лезь, - строго говорит мама. - Перепачкаешься в побелке.
- Ладно, - соглашаюсь я. И надеваю старую, рваную рубаху.

Батарейные куры

 


- Тебе не надоело варить яйца в кастрюльке на плите? - спросил я папу.
- Надоело, - честно признался он. - А что ты предлагаешь?
- В Африке яйца пекут под солнцем в раскаленном песке, - говорю я и таинственно улыбаюсь.
- Но у нас же нет песка... - растерялся папа.
- Зато есть раскаленные батареи парового отопления, - подсказываю я.
Тут папа бросается мне на шею, обнимает и кричит:
- Ты Кулибин! Ты Эдисон! Ты станешь великим изобретателем!
Потом мы с папой взяли яйца и стали устраивать их на батарею парового отопления возле окна. Яйца, конечно, не могли лежать спокойно. Они все время скатывались, и нам приходилось ловить их на лету.
- А не прикрутить ли яйца веревками к батарее? - предложил папа.
Мы привязали яйца к батарее и стали ждать, когда они испекутся.
А яйца тоже чего-то ждали и не пеклись.
- Да, - сказал папа через час. - Здесь тебе не Африка.
Мы ушли из дома голодными: папа - на работу, а я - в школу.
Когда мы вернулись домой под вечер, на батарее вместо яиц сидели связанные цыплята.
- Пи-пи-пи... - щебетали они и жались к батарее. Они, наверное, принимали ее за свою маму.
- Вот тебе и Африка! - сказал удивленный папа. - Придется теперь растить цыплят. Не выгонять же их на улицу!
И мы стали растить цыплят.
Только они выросли, только стали настоящими курами - и сразу давай яйца нести!
- Теперь у нас каждый день будет яичница! - радостно говорит нам мама.
- Ну нет! - возражаем мы с папой. - Это батарейные яйца, их надо на батарее выводить.
И снова прикрутили яйца к батарее. А на следующий день из них вылупились маленькие батареи. Ноги у них - цыплячьи, головы - цыплячьи, а туловище - батарейное.
Бегают они, пищат и тепло по квартире распространяют. Скоро у нас дома стало, как в Африке. Еще бы! Ведь кроме трех чугунных батарей в квартире появилось еще восемь куриных.
Когда батарейные цыплята подросли, мы стали их на прогулку выводить. Кругом зима, мороз трещит, прохожие в шубы кутаются, а мы идем в окружении батарейных кур и от жары охаем. Папа - в пижаме, а я в одних трусах.
- Чудо! Чудо! - кричат прохожие простуженными голосами.
А папа говорит:
- И никакого чуда здесь нет! Это мой сын придумал. У него фантазия что надо!
И смотрит на меня с большой отцовской гордостью.

Душа нараспашку

 


Ветер гнул деревья в дугу. Они наклонялись в ту сторону, где под деревьями сидел мой папа. Он был задумчивый и грустный, как пингвин в ожидании Северного сияния.
Мама взглянула в окно на папу и сказала:
- Чего это он там делает?
- Проветривается, - сказал я.
- А по-моему, он простужается, - сказала она. - Сходи за ним и приведи его домой.
Когда я подошел, папа расстегивал рубашку и подставлял свою голую грудь упругому ветру.
- Ты чего делаешь? - спросил я.
- Распахиваю душу всему миру, - ответил папа.
От удивления я даже икнул, но папа тут же все объяснил:
- Видишь: деревья, как огромные веники, гнутся в мою сторону - это они сметают из воздуха всякие чувства, мысли и вести в мою распахнутую душу. И я становлюсь мудрее!
- А если они наметут тебе всякой чепухи: глупых и злых мыслей?! - испугался я.
- Нет! - смело ответил папа. - Дурные мысли меня не коснутся. Вот!
И он показал пальцы, сложенные крест-накрест.
- Ага! - догадался я. Я-то знал, что так надо держать пальцы при встречах с ведьмами и колдуньями, чтобы они не навеяли тебе черных мыслей.
- Ну ладно, - сказал папа. - Я еще посижу тут, на ветру, а ты иди - помоги маме по дому.
Мы с мамой пропылесосили ковры в комнатах и вымыли пол на кухне. А тут и папа возвратился, светящийся от радости.
- Ну, что скажешь? - спросила мама, выжимая половую тряпку.
- Жизнь прекрасна!!! - завопил папа и крепко-крепко обнял нас с мамой.
От него шла такая сильная сила, что нам показалось, будто мы стали легкими-легкими и вот-вот взлетим прямо к небу. Прямо туда, откуда с огромной высоты, задумчивый и грустный, как пингвин в ожидании Северного сияния, на нас с надеждой глядит наш Боженька.

Мы понимаем друг друга

 


Однажды после обеда мама сказала:
- Айн кокен драй петух.
- Ого! - сказал папа. - Ты и по-иностранному умеешь!
А я ничего не сказал, потому что очень удивился. Я просто посмотрел на маму с восхищением.
- Айн кокен драй петух, - гордо повторила мама.
- А что это значит в переводе на русский? - вежливо поинтересовался папа.
- Не знаю, - говорит мама. - Немецкий я учила в детстве. Давно это было...
- Научи и нас говорить по-немецки, - попросил я.
И мама научила.
Она научила папу говорить "айн кокен", а меня - "драй петух".
А потом к нам пришли гости. Когда мы сели за стол, папа спросил меня:
- Айн кокен?
- Драй петух! - гордо ответил я.
Гости посмотрели на нас с удивлением, быстро поели и разошлись.
Мама строго сказала нам:
- Это не очень-то вежливо: разговаривать между собой на иностранном языке в присутствии тех, кто этот язык не понимает!
С тех пор мы с папой разговариваем по-немецки только между собой.
- Айн кокен? - спрашивает папа.
- Драй петух! - отвечаю я.
Мы с папой очень хорошо понимаем друг друга.

Тепло наших чувств

 


Когда пришло очередное письмо от папиной родни, мама сказала:
- Твоя родня совсем села нам на шею!
А папа сказал:
- Молчала бы уж! Твои-то родственнички не слезают с этой шеи который год.
А я подумал: "Хорошо еще, что у меня нет родственников, а то бы они сели на шею и маме, и папе, и мне".
- И ни капли тепла в их письмах, - горевала мама. - Сплошные просьбы: достань то, достань это. Они думают, что у нас здесь всё есть.
- Да, - согласился папа. - Они в этом уверены. Однако в письмах моих родственников наряду с просьбами содержится некоторая доля тепла.
- Ну уж! - возмутилась мама. - Если уж и есть какая-то частичка тепла, так это в письмах моей родни.
И они заспорили.
- Да! Нет! Что? А! - кричали они.
Потом папа сказал:
- Есть идея! Сейчас мы измерим теплоту их чувств.
Он притащил термометр и стал прикладывать его к письмам.
- Ага! - кричал он. - Моя тетка Марфа - восемнадцать градусов! А у твоего племяша Шурика всего пятнадцать!
Мама отбирала у него термометр и кричала:
- У! Моя сестренка - двадцать градусов, а у твоего Федюни - семнадцать.
Но тут среди кучи писем им попался затертый конверт. Термометр показал "ноль".
- Ха-ха! - сказал папа. - Наверняка весточка от твоей родни.
Мама развернула письмо и тихо сказала:
- Это написал мне ты, когда мы еще не были женаты. Какие здесь удивительные слова! Но, оказывается, в письме не было тепла ни на грош?!
- Ну что ты! - сказал папа. - Наверно, письмо просто остыло за эти годы...
Тут они оба погрустнели и совсем притихли. Им было уже не до споров. Они сидели на диване раздельно, как два каменных острова в тумане.
Тогда я тоже сел на диван и заполнил пустоту между ними.

Как мы на люстре висели

 


С самого утра маминого праздника мы с папой шептались на кухне. Мама еще спала, а мы придумывали праздничную неожиданность.
- Когда я был маленьким, - шептал папа, - подарки для моей мамы я вешал на люстру. Проснется моя мамочка, посмотрит вокруг: ах! - подарок на люстре болтается. Это была радость.
- Давай и мы на люстру цветы с духами прицепим, - шепчу я.
- А не придумать ли нам что-нибудь поинтереснее? - предлагает папа. - Давай рассуждать: сегодня мы всю мамину работу выполнять будем. Ну там, пол подметем, обед сготовим, рубашки постираем... Значит, мы сами сегодня целый день будем для нее подарками! Поэтому я предлагаю взять в руки цветы, духи и самим прицепиться к люстре. Это же сразу двойной подарок получится!
- Ура-а-а... - шепчу я. Мне давно хотелось на люстре покачаться.
Мы с папой взяли веревки, привязались за пояса к люстре и повисли. Висим, висим, а мама все спит. Тогда мы пробудную песню запели:
- Кто висит на люстре нашей?
Это мы висим с папашей!

Мама с постели вскочила, нас на люстре увидела, да как обрадуется:
- Что с вами?! - кричит.
А мы как ногами замотаем, как закричим:
- Па-здра-вля-ем!!!
А люстра от нашего мотанья и крика хрястнула, из потолка вырвалась и вместе с нами на пол рухнула!
Шуму было, конечно, много. Но зато получилась полная праздничная неожиданность, как мы и хотели.
А мама кричит:
- Эй, вы не разбились?
- Нет! - кричим мы из-под обломков. - Не разбились, это люстра разбилась.
- Вот здорово! - кричит мама. - Она мне уже давно надоела. Я вместо нее новую купила, только боялась, что вам не понравится.
- Понравится, понравится! - закричали мы. - Вместо разбитой нам что хочешь понравится.
Тут мы перестали кричать, подарили маме цветы с духами, повесили новую люстру и сели за стол мамин праздник отмечать.

Во всём виноват Фарадей

 


Наша семья живет дружно и весело. Мама шутит над папой, папа шутит над мамой. Они постоянно шутят друг над другом.
Утром папа бреется в ванной, подносит к горлу опасную бритву. А мама выключает свет.
- Ой-ей-ей! - кричит папа. - Ничего не вижу. Где бритва, где горло?
- Ты, оказывается, еще бреешься? - спокойно говорит мама. - Я думала, ты уже на работе.
Она не хочет, чтобы папа опаздывал на работу, поэтому и торопит его.
А когда мама приходит с работы, она стирает папину рубашку и вешает ее на веревку. Чтобы дотянуться до веревки, мама забирается на ванну. Она ходит по узкому краю ванны и балансирует руками.
Папа тихо подкрадывается и выключает свет.
- У-у-у! - кричит мама. - У-у-у! Ничего не вижу. Где веревка, где пол?!
- Елки-палки! - говорит папа. - Еще валандаешься? Я думал, ты уже рубашку на кухне гладишь.
Папа хочет пойти на работу в свежей рубашке и поэтому торопит маму.
За целый день мама и папа устают от шуток. Весь вечер они молчат. Папа смотрит хоккей по телевизору, мама разгадывает кроссворд. Я бегаю вокруг и дергаю их за руки, за ноги. На меня не обращают никакого внимания.
Тогда я тоже начинаю шутить. Как мама и папа я тоже шучу с электричеством. Выхожу на лестничную клетку и выключаю рубильник. Свет в квартире гаснет.
Папа не может смотреть телевизор, мама не может разгадывать кроссворды.
- Ну что ж, - говорит папа. - Раз нечего делать, займемся ребенком.
Мы все вместе садимся на диван, накрываемся одеялом. Мама и папа по очереди рассказывают в темноте сказки. И мне совсем не страшно, а даже наоборот - уютно и тепло.
Вдруг во всей квартире вспыхивает свет и к нам заходит сосед Федулов.
- Я вернул вас к цивилизованной жизни! - говорит Федулов. - Исправил неполадки в электроснабжении.
Федулову дают денег и папа снова садится к телевизору, мама - за кроссворды.
Как я злюсь на Федулова! Но еще сильнее - на старинного ученого Фарадея, который изобрел электричество. Если бы он его не изобретал, то все родители по вечерам сидели бы в темноте и рассказывали сказки своим детям.

Мы пишем рассказ

 


Мы с папой сидели у окна и дивились жизни. Была весна.
- Давай напишем художественный рассказ, - неожиданно предложил папа.
- Про что?! - удивился я.
- Хотя бы про это дерево, которое у нас под окном, - сказал папа.
Мы с ним уставились на дерево и стали думать, что бы такое про него написать. А дерево замахало ветвями, как будто хотело сказать нам: "Давай-давай, ребята! Пиши, катай, дуй во всю ивановскую!"
Но тут к дереву подбежал Колька Сыроежкин, хулиган из соседнего подъезда, и повис на ветке.
- Эй! Эй! - завопили мы с папой, высовываясь из окна. - Отойди! Отойди!
- А чего? - спросил Колька, раскачиваясь на ветке.
- Не трогай дерево! Мы про него рассказ пишем!
Колька ахнул, отцепился от ветки и куда-то убежал.
Мы с папой снова уставились на дерево. А оно снова замахало ветвями: "Давай пиши, не теряй времени!"
Но тут из-за угла дома выбежал Колька Сыроежкин и с ним еще пятеро мальчишек с нашего двора. Они окружили дерево и принялись разглядывать его, как сбежавшего из зоопарка жирафа.
Потом один из них крикнул нам с папой:
- А правда, что вы про это дерево рассказ пишете?
- Ну! - сказали мы с папой.
- А что оно - особенное?!
- Еще какое особенное! - отвечаем мы с папой. Ведь мы уже успели полюбить наше дерево.
Тогда мальчишки убежали и вернулись с кольями и проволокой. Скоро вокруг дерева была настоящая загородка. На эту загородку они повесили картонку с надписью: "Дериво пра каторое пишут расказ".
Мы с папой порадовались за наше дерево и пошли обедать. А потом мама поручила нам срочные домашние дела, и мы отложили рассказ о дереве на будущее.
Будущее подошло и промелькнуло очень быстро. Наше дерево уже зацвело как букет: белым и розовым. Потом цветы осыпались и на дереве появились маленькие яблоки. А в конце лета они стали золотыми и красивыми.
- Оказывается, это чудесная яблоня! - сказал папа.
Мы с ним стали дивиться на яблоню, а потом посмотрели вокруг. Вокруг стояли ободранные деревья. Ведь про них мы не писали рассказ, и мальчишки делали с ними все что угодно.
- А давай напишем рассказ про все эти деревья, - предложил я папе. - И тогда у нас под окном будет целый сад.
- Ну что ж, это идея! - обрадовался папа. - Искусство - великая сила...
И мы стали писать рассказ про сад.

Папа и цыгане

 


- Что-то долго нет отца, - сказала мама и посмотрела на часы. А я не стал смотреть на часы, я знал, что папа скоро придет. Тут в прихожей раздался звонок.
- Ура! - закричал я и побежал открывать дверь.
На пороге стоял цыганский мальчик. Он хотел пить.
Потом пришла цыганская девочка и тоже попросила пить. Потом пить попросила взрослая женщина в разноцветной юбке. Скоро у нас в квартире был целый табор. Они все хотели пить.
А потом они захотели посмотреть нашу квартиру. И пошли гулять по комнатам.
И тогда у нас стали исчезать вещи. Сначала исчезла мамина кофта, потом папины зимние ботинки. А цыганские люди все ходили и ходили.
Мама сидела на диване и плакала. Я бегал по квартире и искал свою тельняшку. Когда я надеваю свою тельняшку, то ничего не боюсь. Но тельняшки нигде не было.
- Я в отчаянии! - сказала мама.
И тут пришел папа. Он долго смотрел на наших гостей и наконец сказал:
- Эх, ма!
И исчез в своей комнате. Скоро он появился с гитарой.
- Дай-дай-дай! - пел папа.
- Дари-дари-дари! - в ответ ему запели цыганские люди.
Они собрались вокруг папы и стали трясти плечами, руками и ногами.
- Жги! - закричал папа и начал прыгать вприсядку.
Вместе с папой запрыгал весь табор.
А мы с мамой сидели на диване и смотрели на них. Откуда-то стали вываливаться наши вещи. Сначала папины зимние ботинки, потом мамина кофта. И, наконец, моя тельняшка.
Пока мы с мамой собирали вещи, папа ушел с табором.
Он пропадал где-то всю ночь. А когда утром папа вернулся, на нем была рваная красная рубаха и облезлые сатиновые шаровары.
- Где же твой новый австралийский костюм? - строго спросила мама.
- Ерунда! Я выучил новую цыганскую песню, - сказал папа.
И спел нам песню.

Запасайтесь морковкой!

 


Мама очистила мне морковку.
- Хрум-хрум-хрум, - начал я.
- Здорово у тебя получается! - позавидовала мама. И очистила морковку себе.
- Хрум-хрум-хрум, - начали мы с мамой.
- Чего это вы тут делаете? - удивился папа, заглянув на кухню.
- Морковку жуем, - говорим мы.
И папа очистил себе морковку. Стали мы жевать втроем.
- Хрум-хрум-хрум!
Тут к нам в дверь постучали.
- Чего вы делаете? - спросила соседка. - У нас в квартире от вас шумно.
- Морковку жуем! - говорим мы.
И соседка присела за стол.
- Хрум! Хрум! Хрум! - хрумкали мы вчетвером.
Потом к нам зачастили соседи по подъезду.
- Чего вы тут творите?! - изумлялись они.
- Морковку жуем! - отвечали мы.
И они по очереди присоединялись к нам.
- Хрум!!!! Хрум!!! Хрум!!! - хрумкали мы все вместе.
У нас с полок стали падать кастрюли. Стол и шкафы ходили ходуном. Оконные рамы хлопали, стекла дребезжали.
Прохожие останавливались возле дома и смотрели на наши окна.
- Эй! Чего вы там затеяли?! - кричали они.
- Морковку жуем! - вопили мы в ответ. - Хрум!!! Хрум!!! Хрум!!!
Во дворе зашумели деревья, тревожно закричали кошки. Еще немного, и мы устроили бы МОРКОВНЫЙ УРАГАН. Да вот только морковка кончилась...

Как мы смотрели телевизор

 


Мы с папой сидели на диване и смотрели телевизор. На экране какой-то дяденька стоял в ящике и о чем-то рассказывал.
Вдруг он исчез!
Папа встал и стукнул кулаком по телевизору. Дяденька появился, отпил воды из стакана и снова исчез.
- Что-то не клеится, - сказал папа. - Надо подумать.
Он стал ходить по комнате: восемь шагов туда, восемь обратно.
Я считал шаги, а папа думал.
- Есть! - сказал папа и ушел в коридор.
Вернулся он с веревкой. Привязал веревку к ножке телевизора и сел на диван.
Теперь, как только дяденька исчезал, папа дергал за веревку. Телевизор трясся, и дяденька тут же появлялся обратно.
Нам с папой было очень интересно. Один раз папа даже позволил мне дернуть за веревку. И у меня получилось!
Но тут пришла мама. Она посмотрела на нас. Потом пощелкала какими-то рычажками, и дяденька перестал исчезать. Он все говорил и говорил.
И тогда мы с папой выключили телевизор и легли спать.

Сухопутный или морской?

 


Когда мыши стали ходить по нашему дому пешком, мама сказала:
- Я сомневаюсь в том, что наш кот Лукьян сухопутный!
- А какой же он?! - удивился папа.
- Может быть, он морской котик, - предположила мама.
- Поясни мысль! - сказал папа.
И мама пояснила:
- Если бы он был сухопутным котом, то любил бы мышей. А он без ума от рыбы. Значит, он морской.
Это точно: Лукьян чуял рыбу в любом конце квартиры и несся в этот конец сломя голову. А мышей он не видел в упор. Идет себе по квартире и упирается в мышь... Или наоборот. Идет себе мышь по квартире и упирается в кота... И друг друга они не узнают.
- Что же делать? - спросил я и посмотрел на маму и папу с надеждой. - Может быть, Лукьян все-таки сухопутный?
А папа сказал:
- Сейчас мы устроим ему проверочку!
И тогда мы стали ловить мышей и мазать их рыбьим жиром. Теперь Лукьян чуял мышь в любом конце квартиры. И несся за ней сломя голову.
Мыши сначала боялись Лукьяна и кричали страшными голосами. А кот ловил их, облизывал и отпускал. И мыши привыкли к Лукьяну.
- Мяу! - сказал кот Лукьян как-то раз.
И мыши побежали к нему сломя головы из разных углов дома. А Лукьян стал их облизывать. Просто так, без рыбьего жира. А мама посмотрела на них на всех и сказала:
- Кто бы мог подумать, что эти мыши так любят ласку!
- Кто бы мог подумать, что Лукьян так любит мышей! - сказал папа.
А я обрадовался и закричал:
- Ура! Значит, он сухопутный!