Четвертый - не лишний. Чем ужасен закон против усыновления

«Мы ужесточим подбор так называемых родителей. Ужесточим, здорово ужесточим. Очень ужесточим» – эти слова министра просвещения Ольги Васильевой вызвали скандал в сетевом сообществе. В фейсбуке развернулся флешмоб с хэштегом #четвертый_ не_лишний.  Многодетные семьи с приемными детьми зачеркнули на семейных фото «лишних» (согласно законопроекту) детей.

Наибольшее возмущение вызвала идея запретить брать приемного ребенка, если он в семье будет четвертым. То есть если у пары есть двое своих детей, они могут взять одного ребенка. А если у них трое несовершеннолетних, то дорога к усыновлению им просто будет закрыта.

После скандала, разразившегося в соцсетях, от ограничения числа детей министр просвещения Ольга Васильева открестилась: «Я категорически против количественного сокращения до трех детей, указанного в проекте. Это неверный подход, и он, как и весь документ целиком, не был согласован ни со мной, ни с Министерством просвещения, состав которого формируется. Разработка документа велась министерством образования и науки России, от чьего имени он и был разослан для сбора мнений регионам».

Но кроме ограничения числа детей в законе еще много других абсурдных норм. Например, все члены потенциальной приемной семьи, согласно новому закону, должны проходить обязательное психологическое обследование, подробности которого не уточняются. Переехать приемная семья может только с разрешения опеки. Об усыновлении братьев и сестер разными лицами сказано очень расплывчато: "допускается, за исключением случаев, когда это не отвечает интересам детей". Понятно, что "интересы детей" можно трактовать как угодно - в том числе, исходя из площади квартиры, а не взаимной привязанности.

Комментируя этот закон, чиновники рассказывают о трагических случаях в приемных семьях — об избиениях, изнасилованиях и убийствах. Но никто не вспоминает об опытных приемных семьях, которые забирают из детских домов  детей с тяжелыми диагнозами, подростков, так называемых «национальных» детей, детей, от которых уже отказывались другие приемные родители. Всех тех, за которыми не стоит очередь из усыновителей. Детей, которые бы так и не узнали, что такое семья, если бы этот законопроект был принят раньше.

Три многодетные приемные мамы рассказали порталу Материнство о том, чего не знают чиновники и люди, не сталкивающиеся близко с детдомовскими детьми и процедурой усыновления.

«За детьми в детский дом идут обычные люди. И новый закон фактически запретит им это делать»

Юлия Рощина, 8 детей. Трое кровных: Влада 21 год, Давид 16 лет и Виктор 8 лет. Пятеро приемных: Мария 13 лет, Саид 10 лет, Регина 9 лет, Алексей 7 лет, Василиса 6 лет, все пятеро – братья и сестры, рожденные одной мамой.

Мысли о том, что детям в детдоме не место, приходили нам с мужем давно. Сначала мы думали, как и многие, о маленьком ребенке, младше самого младшего кровного. И даже решили забирать насквозь больную девочку Лизу, на которую не было желающих, настолько всё печально было по диагнозам и ее состоянию. Пока у нас висел в воздухе вопрос с жильем, решили помочь и другим детям найти семью. Ездили в детдома, фотографировали детей для федерального банка данных о детях-сиротах, писали о них на форумах приемных родителей. Нашлись родители и для Лизы, которые не испугались прогноза врачей: «она смертница». Нам было тяжело с ней расставаться, но мы были рады за нее. В это же самое время мы познакомились с нашей будущей дочерью Машей и ее младшими «вагончиками» - братьями и сестрами. Маша уже спустя три встречи заявила, что ей семью искать не нужно, она хочет к нам. Я еще честно попиарила этот «паровозик», но без особой надежды. Пять немаленьких «национальных» детей – непопулярные у усыновителей дети. В общем, было понятно, что это явно наши дети. Всё как мы любим – без шансов, с проблемами. Мы с мужем посовещались и взялись переделывать ремонт под увеличение семьи вдвое.

- В каком состоянии были дети, когда вы познакомились с ними в детском доме?

Меня очень резануло, как Маша отзывается о своей маме, и сотрудники детдома – о них обеих. Нельзя так с детьми. В машиной семье три предыдущих поколения тоже росли в интернате. Первое, чего мне безумно захотелось – помирить Машу с мамой, чтобы она перестала ненавидеть ее и саму себя заодно. Нам это удалось. Саид выглядел абсолютно довольным жизнью, ему повезло с последней воспитательницей. Но, услышав слова «мама, папа, домой», он сразу согласился поехать к нам.

Регина с первой встречи продемонстрировала тяжелое расстройство привязанности. В свои 5,5 лет почти не говорила.

Леша – отказник с рождения. Он был недоверчив, агрессивен, упрям. Душа льва в маленькой шкурке. Ему уже пора было отправляться из дома ребенка в дошкольный детский дом. Я видела не раз, как доламывали детей эти смены обстановки, воспитателей, одногруппников. В случае с Лешей было резонно предположить, что он не вылезал бы из психбольницы. Он и сейчас у нас не подарочек, но, пусть тяжело и медленно, дома он адаптируется, расслабляется.

Василиса после изъятия у кровной мамы ушла в себя. Мы встретились с маленькой хорошенькой девочкой, которая смотрела на окружающих тяжелым ненавидящим взглядом, от которого мороз продирал по коже.

-Вы можете представить, какое будущее ждало бы в детском доме каждого вашего приемного ребенка, если бы этот закон уже приняли и вы не смогли бы их забрать? Что бы с ними стало в детском доме? С каждым из 5-х детей?

Абсолютно четко. Маша – коррекционная школа, изнасилования, ПТУ, алкоголь, дети в детдом. Саид – коррекционная школа, ПТУ, вовлечение в преступность в роли «постоять на шухере», алкоголь, преступление, тюрьма. Регина – интернат для УО, изнасилования, алкоголь, дети изымаются сразу после рождения из-за диагноза УО, психбольница или дом инвалидов до конца дней. Леша – психбольница, тяжелое преступление, зона строгого режима, скорее всего, смерть от туберкулеза. Василиса – коррекционная школа, а дальше то же, что с Машей. То же, что было с их мамой, бабушкой, папами, дядей, дедом. Из всей огромной семьи, откуда эти дети, не пьет там один единственный человек – сестра матери, которой повезло вырваться. Маму кровную мы сейчас из этого вытаскиваем, как можем. У нее к тридцати годам нет даже 9 классов образования. Алкоголь, нищета, 8 детей. Мы не теряем надежды, что троих младших детей она сможет вырастить сама.

- Какие мифы есть в обществе вокруг приемных семей? Об огромных выплатах на детей точно много говорят. Что есть еще?

О, это прямо любимое. Пособие на детей в среднем по стране составляет в лучшем случае прожиточный минимум. Еще распространено мнение, что детей берут, чтобы они были рабами. Угу. Люди просто не общались с детдомовцами, живущими на полном пансионе при куче обслуживающего персонала и полоумных спонсоров. У нас три года ушло на то, чтобы Маша, немаленькая уже девочка, начала заправлять свою кровать. Дети не доносят вещи до стирки до сих пор. Слишком уж прочна привычка, что это сделает обслуга.

- Почему ни в коем случае нельзя допустить принятия этого закона?

Потому что там целая куча антиконституционных гадостей предлагается. Помимо ограничения количества детей, там есть пункты про закрепощение приемных родителей с ограничением свободы передвижения, про метраж жилья. Следующим шагом станет изъятие детей из кровных семей, если в квартире тесно? Есть пункт про психологическое тестирование. Дать в руки сомнительным психологам вершить судьбы? От этого закона пострадают в первую очередь дети в детских домах. За этими детьми не идут олигархи. За ними не идут профессиональные психотерапевты и заслуженные педагоги. За детьми идут обычные люди, чаще всего, имеющие опыт родительства, не одного ребенка и силы и желание растить еще детей. Закон фактически запретит им брать детей. Дети останутся в детдоме. Они выйдут потом, девочки родят новых воспитанников детдому, мальчики в большинстве своем совершат преступления против тех, кто предпочел держать их за забором, как обладателей «плохих генов». Они выйдут и будут жить рядом с нашими детьми, не умея этого делать. Об этом мало кто задумывается.

«Если закон примут, нас ждет социальная катастрофа. С нами встретится армия травмированных, приученных к жестокости выпускников детских домов».

Лана Истомина, 36 лет, 9 детей. Два кровных ребенка — Стелла, 7 лет и Яна, 4 года. И 7 приемных: Анастасия 19 лет, Лев, 20 лет, Наташа 16 лет, Аня 11 лет, Руслан 16 лет, Олег 17 лет, Владислав 13 лет.

Мысли забрать ребенка из детского дома, мне кажется, были всегда. Просто потому, что дети, живущие в детском доме в мирное время – это дикость. Сначала мы хотели забрать хотя бы одного. Потому что прямо рядом с нашей сытой, счастливой жизнью есть зазеркалье, в котором детям очень плохо. Уже доказано, что в детских домах уровень стресса у детей как при бомбежке.

У нас крепкая семья, у нас есть ресурс, мы готовы делиться своим временем, счастьем, возможностями, ну почему бы не взять? Не было ни одной причины, чтобы этого не сделать.

Мы начали собирать документы и проходить ШПР (Школа приемных родителей). И даже нашли нашу будущую, как мне казалось, дочь – голубоглазая малышка полутора лет. Увидели ее видео на сайте «Измени одну жизнь» и влюбились. Сценарий очень распространенный. А потом распространенный сценарий вильнул в сторону.

Мы были настолько уверены, что ее заберем, что даже в Иркутскую область за девочкой я полетела одна. Но я смотрела на эту девочку, и ничего не чувствовала. Не могла представить, что привезу этого ребенка домой, и она окажется рядом с нашей дочкой, от любви к которой у меня все замирало внутри.

Я ходила к ней три дня. Ничего не менялось. Я была от себя в ужасе. Видимо, решила я, приемной матерью я быть не смогу. И вернулась в Москву. Но продолжила читать форум приемных родителей.

Там я довольно долго время наблюдала пиар 14-летней девочки. Ее просили брать хотя бы на выходные, на гостевой режим. Но не было ни одного отклика. И тогда я подумала: «А почему нет?» Ну будет к нам ребенок на выходные приезжать, ну что нам, жалко что ли?

И я поехала знакомиться с подростком. После того опыта, который у меня был, я ожидала чего угодно, только не того, что произошло. Ко мне вышла милая, очень стесняющаяся девочка. Мне стало ясно, что это МОЯ девочка. Да, мы хотели малыша, а Насте было 14, но если она наша, то какое это имеет значение? Так у нас появился первый приемный подросток.

Пока мы оформляли документы на Настю, в ее же детском доме мы познакомились со Львом. Лев разительно отличался от других детей, он задавал множество вопросов, внимал каждому слову. Когда через неделю муж приехал за Настей в детский дом, Лев сам к нему подошел, сказал, что много думал о словах мужа, сделал выводы, засел за учебу, исправил двойки. Мы решили, что раз Настю берем насовсем, то будем брать Льва на выходные.

Я очень мучилась, так как планов брать двоих детей не было. Кроме того, если Настя была милой и мягкой, то у Льва, который в детском доме жил с рождения, характер был сложный. И характеристику ему давали ужасающую. Но мы решились и не пожалели о нашем решении ни разу. Сейчас у нас сын, которым я очень горжусь.

Трудно объяснить, насколько масштабная метаморфоза происходит с ребенком в семье. Приходит затравленный, травмированный ребенок, от которого исходят волны боли. А через какое-то время он на наших глазах превращается в уверенного в себе, спокойного, любящего человека. Это чудо настоящее.

- Вас не отговаривали и не пугали чиновники, сотрудники опеки? Взять в семью 7 подростков — не каждая семья решится на такое.

Нас отговаривали многие. Пугали всем. И тем, что девочка будет залезать к мужу в кровать, и тем, что мальчик нас зарежет, а предварительно изнасилует, и тем, что они превратят нашу жизнь в ад. Говорили, что детдомовские подростки – конченые люди и ничего уже нельзя изменить. Все оказалось враньем. У нас очень любящие дети. Сложности были, а в какой семье их нет? Мы их успешно и быстро решали. Подростки – это такие же дети. И им очень нужны мама и папа.

- Вы можете представить, какое будущее ждало бы в детском доме каждого вашего приемного ребенка, если бы этот закон уже приняли и вы не смогли бы их забрать? Что бы с ними стало в детском доме? С каждым из 7-х детей?

Могу пофантазировать. Наш сын Влад учился в коррекционной школе. Я не могу даже предположить, как он туда попал, с его-то интеллектом. У нас он учится в физико-математическом классе обычной школы. В детском доме после коррекционной школы его ждала бы профессия штукатура или озеленителя. Других после коррекционной школы не бывает.

Наш сын Лев провел в детском доме 15 лет, был главным хулиганом. За плохое поведение его ссылали в психбольницу. Он употреблял наркотики, воровал, убегал из детского дома. Как он сам говорил, мы успели забрать его с последней ступени уходящего в никуда поезда. Сейчас Лев – студент Финансового института при Правительстве РФ. У него очень теплые отношения со всеми нашими детьми, а младших девочек он просто обожает. Балует их безмерно, чем заслужил в семье прозвище «баба Лева».

У Олега, попавшего к нам в 16 лет, не было задержек в развитии и проблем с поведением по документам. Но его знания не дотягивали даже до начальной школы (хотя в детском доме он учился уже в 9-м классе!) Он не знал, что нужно мыть полы, что зубы чистят не раз в неделю, а 2 раза в день, что одежду меняют не по мере истлевания, а гораздо чаще. Что с ним было бы через полтора года, когда он выпустился бы из детского дома? Что стало бы с его квартирой, полученной в наследство, при его доверчивости? Скорее всего, он бы оказался на улице, где бы быстро умер, потому что обратиться за помощью ему просто не пришло бы в голову. Сейчас Олег успешно учится в колледже деревообработки. Он самостоятелен в быту, он вкуснее всех в семье жарит обожаемую картошку, умеет пользоваться навигатором и свободно передвигается по городу, знает, в какой момент надо поменять одежду и что женщин надо пропускать вперед, а при выходе из машины подавать руку.

14-летняя Наташа в детском доме уже начала курить и гулять с мальчиками. Надо продолжать, что было бы дальше? Сейчас Наташа хочет стать педагогом дошкольного образования. У нее талант к этому, дети ее обожают. Она бросила курить, в ее комнате — образцовый порядок. Наташа – ласковая домашняя девочка.

Ее младшая кровная сестра Аня в 9 лет не умела считать в пределах 5 и очень плохо читала по слогам. Но это было полбеды. Внутри Ани был океан боли и обиды, который она выплескивала на окружающих. Аня решила, что любить никого нельзя, ведь это опасно. Ты полюбишь, а тебя потом предадут, как это сделала кровная мама. Что могло бы ждать дальше ребенка с такой зияющей раной в душе? Мне очень грустно это представлять. Мы возим Аню к психологу, работы еще много. Но Аня заметно оттаяла.

Настя отчаянно искала тепла. Она была готова на многое, лишь бы с ней дружили. В итоге, думаю, она нашла бы не тепло, но его заменитель. И кончилось бы все печально. Сейчас Настя закончила парикмахерский колледж и подумывает о поступлении в ВУЗ. Она делает замечательные прически и стрижки, виртуозно делает маникюр.

Раньше приемных родителей считали героями, что нам не нравилось. Мы хотим, чтобы люди понимали, что это нормально - взять в дом сироту. Просто нормально. Дети из детского дома - не прокаженные. Они могут дарить радость, любовь, счастье. Последние 2 года, благодаря усилиям федеральных каналов и государственных органов, бодро рапортующих о том, что маньяки переселились в приемные семьи, приемные родители стали чем-то неприличным. Для обозначения которых даже министры этой страны используют эвфемизм «так называемые».

- Почему нельзя допустить принятия этого закона?

Этот законопроект создан очень далекими от темы людьми. Кто из них приемный родитель? Кто из них работает с приемными детьми? Никто, я уверена. Иначе бы они его не придумали.

Специалисты, работающие с сиротами и приемные родители сходятся в одном: дети не развиваются, не выживают в системе детских домов. Ребенок становится полноценной личностью только в семье.

Это аксиома, не требующая доказательств. Весь цивилизованный мир переходит от детских домов к приемному, фостерному родительству. За последние 10 лет детей раздавали пачками. Особенно после принятия закона Димы Яковлева.

Никакой грамотно выстроенной государственной системы сопровождения приемных семей (и неграмотной тоже) в России нет. Есть орган опеки – это орган проверяющий и карательный. А помогающего, направляющего, подсказывающего – нет.

Дети-сироты – это не просто дети. Это очень сильно травмированные дети. Не каждый приемный родитель, даже прошедший ШПР, может справиться. Людям нужна помощь специалистов. Но ее неоткуда взять.

Помимо численного ограничения детей в семье в законе есть не менее абсурдные нормы . Введение тотального психологического тестирования ВСЕХ членов семьи приемных родителей, включая маленьких детей и 90-летних бабушек с дедушками. Даже если они парализованы и с деменцией. Кто из них пройдет тест?

И ведь они уже опробовали эти свои тесты. Вот реальный случай: семья, двое детей, 3 года и 16 лет. Хотят взять приемного. Их отправили на «добровольное» тестирование. Вердикт психологов: у младшего кризис 3 лет, у старшего – подростковый, в принятии в семью ребенка отказать. И так отказать можно будет любому человеку.

Дальше еще смешнее. Переезд приемной семьи возможен только с разрешения опеки. Конституционное право на свободу перемещения и выбор места жительства? Про Конституцию чиновники не слышали, видимо. Крепостное право в 21 веке. И тотальное попрание основного закона страны.

Если закон примут, институт приемного родительства в России будет уничтожен. Через несколько лет нас ждет социальная катастрофа. В темном переулке с любым из нас или с нашими детьми встретится армия травмированных, приученных к жестокости, не желающих учиться и работать, пьющих выпускников детских домов. А пока мы будем смотреть, как погибают в детских домах и домах малютки дети, которые могли бы быть нашими домашними любимыми детьми, и ничего не сможем для них сделать.

«Дети должны жить в семьях»

Светлана Строганова, 6 детей, 4 приемных.

Девять лет назад нам впервые пришла в голову мысль усыновить ребенка. На тот момент у нас было двое детей – старшая Сашка (я вышла замуж за отца-одиночку) и Степка (наш общий с мужем). Я хотела еще детей, беременность не получалось, попытка ЭКО провалилась, гробить свое здоровье еще попытками мне не хотелось, да и шансы были небольшие. Совершенно логично мне пришла в голову мысль: "А что если усыновить?" Мне хотелось здорового маленького мальчика. Так появился первый приемный ребенок - я просто хотела еще малыша. Правда, получилась девочка, а не мальчик. Я взяла 7-месячную практически здоровую девочку, и поскольку я тщательно готовилась, адаптации не было вообще. Соня была такая, как будто я сама ее родила. Это была любовь. Через несколько месяцев в разговоре, кто до какого возраста кормил грудью, я сказала, что Степу до года, и начала вспоминать, до скольки я кормила Соню, и злилась, что никак не могу вспомнить. И только потом меня вдруг осенило, что я ее не рожала, а взяла уже "готовую" - настолько она была моей.

Назар появился в семье через 2 года после Сони. Мы поняли, что у нас есть ресурсы для еще одного ребенка. И я все еще хотела маленького мальчика. Я наткнулась на анкету Назара, и мне озвучили массу неприятного. Что он лежит в доме для детей с поражением центральной нервной системы и головного мозга. Что у него в карте стоит перинатальная энцефалопатия, задержка развития и вообще сложный юридический статус. Мама прав не лишена, но найти ее невозможно. Меня это не испугало, и я приехала знакомиться. Назар оказался чудесным мальчиком, диагнозы серьезного влияния на него не оказали. Вреднее было оставаться дальше в системе. Сейчас он не отличается от здоровых детей.

Через 2 года в семье появилась Оля. Когда я позвонила про нее узнать, сразу услышала: ой нет, это совсем глубокий инвалид. Я положила трубку, но меня не отпускало. Через день позвонила опять: а давайте все же поподробнее? Мне ответили: очень тяжелая девочка. Ни-ка-ка-я. Гидроцефалия , ДЦП, плохо развивается. Я понимаю, что не потяну, и прощаюсь. Потом рассматриваю Олины фотографии и понимаю, что голова у нее обычных размеров. Звоню опять: а как это гидроцефалия? Голова вроде нормальная на вид. На другом конце вздыхают (мол, вот пристала!) перезвоните через полчаса, уточним. Выясняется, что у Оли субкомпенсированная гидроцефалия, то есть порядок, просто надо контролировать. Продолжаю допытываться, что за диагнозы стоят в карте. Каждый раз вынуждаю сотрудницу опеки перезванивать в дом ребенка и уточнять. Когда прихожу в детский дом, мне предлагают посмотреть другие анкеты — ведь есть же нормальные дети! Но я уже уперлась. И мне со вздохами выписывают направление на знакомство.

По факту у Оли работали руки, плохо работали ноги, она произносила несколько слов, хорошо все понимала и запоминала. Я вернулась домой и пыталась искать Оле родителей. После 1,5 месяцев поисков мне позвонили из детского дома и сказали, что Олю готовят к переводу в детский дом для умственно отсталых. Это было бы для нее катастрофой. И мы приняли решение забрать Олю домой.

Сейчас ей 7. Оля разговаривает, ходит. Конечно, у нее есть проблемы со здоровьем. Все-таки ДЦП - серьезный диагноз. Но Оля живет такой же жизнью, как обычный домашний ребенок — ходит в детский сад, в гости, рисует, поет, учит буквы, ездит на море.

14-летняя Полина появилась у нас 5 месяцев назад, хотя у меня никогда не было и мысли, что я когда-нибудь возьму домой подростка. Я приехала в Челябинск в качестве волонтера на театральный фестиваль. Там я познакомилась с Полиной, но никакого «ах» и любви с первого взгляда не было. А в сентябре спектакль с участием Полины должен был показываться в Москве. За два дня до спектакля Полина стала мне писать, что волнуется. Я ее успокаивала, а потом пришла на спектакль поддержать. И поняла, что думаю о ней уже не так, чтобы найти ей семью. А так - хорошо, вот она переедет к нам, и куда ее класть? Полина очень веселая, мне повезло невероятно, потому что я посмеяться люблю. Я думаю, что мы очень правильно сошлись.

- Что бы стало с вашими приемными детьми, если бы такой закон был принят?

Если бы такой закон был принят, то Назар, Оля и Полина остались бы в детских домах навсегда. Скорее всего, Назара постоянно отправляли бы в психушку, потому что она активный и независимый мальчик, не терпит уравниловки. В детских домах таких не любят. Оля бы начала гнить в ДДИ и если бы выжила, перевелась бы в ПНИ уже в состоянии полного овоща, где и закончила бы свои дни. Полина бы вышла из детского дома. Отучилась бы, наверное, на повара или штукатура. Скорее всего, начала бы пить, курить и вряд ли бы ее ждала успешная и радостная жизнь.

- Зачем вы взяли столько детей?

Подписать петицию против законопроекта Васильевой можно здесь