Детская логика

В первом классе я сидел за одной партой с мальчиком с удивительной фамилией Берс. Не Барс и не Бес, хотя многие путали, а именно Берс. Зато имя у него было самое простое – Марик.

Как я сейчас понимаю, Берс был эмоциональным и экспансивным ребенком, а к тому же неудержимым выдумщиком и фантазером, способным увлеченно развивать самые невероятные идеи. Мы дружили, и он частенько бывал у нас, а моя мама подкармливала его, как могла.

Это было не лишним, потому что семья Берса очень нуждалась, чтобы не сказать бедствовала; в школу он ходил в старой женской кофте с подвернутыми рукавами и до поздних заморозков носил сандалии на деревянном ходу, которые при ходьбе щелкали, как кастаньеты. В те суровые годы таких детей было немало.

И вот однажды наша учительница Евдокия Мокеевна сказала нам, что местный Театр Юного Зрителя предлагает купить абонементы ("Это один билет на пять спектаклей сразу."), причем по совсем низкой цене, и к тому же деньги можно принести в конце месяца и даже платить по частям (слов "рассрочка" или "кредит" тогда в обиходной речи не было).

Мама сказала, что это очень хорошо и даже замечательно: казалось бы, идет такая война, а театр о детях заботится…

– А ты, Марик, возьмешь абонемент? – спросила она Берса.

– Ну, что вы, тетя Рая… Куда мне, – печально ответил он и отвернулся, а потом быстро ушел.

– Вот что, – сказала мне мама. – Завтра передашь Евдокии Мокеевне, что мы берем два абонемента. Понимаешь, зачем? Вот и молодец! Только ей ничего не объясняй. Два – и все. И ему не говори, пусть будет сюрприз.

Я не берусь описать, каким счастьем осветилось лицо Берса, когда он прижал к груди абонемент – кусочек голубоватого картона, на котором было напечатано название театра, а ниже – резиновым штампом оттиснуты номера ряда и места, а еще ниже – отделенные перфорацией пять квадратиков, и на каждом – дата и наименование спектакля! Бесценное сокровище, нежданно-негаданно свалившееся в руки счастье, как во сне или в сказке, будто по щучьему велению…

А еще через несколько дней Берс пришел к нам и смущенно сказал:

– Тетя Рая, я потерял абонемент.

– Что же теперь делать? – ахнула мама.

– А очень просто: вы же им деньги за абонемент еще не платили? Да? Ну, и не платите совсем.

– Ты с ума сошел! Да разве так можно?

– Конечно, можно. Вы абонемент купили для меня? Да? А я теперь в театр не пойду. Да? Так за что вы должны деньги отдавать? Вот если кто-то его найдет и пойдет в театр – пусть он и платит. Верно? А если никто не найдет, то в театре увидят, что место не занято, и продадут билет. Кто купит, тот и заплатит! Да? А иначе получится, что за одно и то же два раза платили. Верно?

Берс был в восторге от собственной изобретательности и уже ничуть не жалел о своей потере.

Ах, как хотелось бы мне написать, что я отдал ему свой абонемент или что мама, умилившись наивности Берса и желанию уберечь ее от бессмысленных расходов, купила ему новый… Но чего не было, того не было, а невыдуманные истории – не место для авторской фантазии.

Но все же, до чего прекрасная и неожиданная штука эта детская логика!

Мороженое

Трое парнишек лет десяти шли по своим детским делам и наслаждались мороженым. А поскольку у них было всего одно эскимо на троих, то каждый откусывал по разу и передавал лакомый цилиндрик на палочке идущему рядом товарищу. Но я заметил, что по разу откусывали мальчики, находящиеся на правом и левом фланге их небольшой шеренги, а тот, который шел в центре, лакомился дважды, передавая мороженное сначала справа налево и потом слева направо. Уж не знаю, рассчитал ли он свой маневр и умышленно затесался в середину или так само собой получилось… Хотя насчет "само собой" сомневаюсь.

Наверное, из него вырастет хороший бизнесмен! Или жулик! Или тот и другой сразу.

Шапка

Пятиклассница Лена Покровская пришла домой в слезах: у нее в школе пропала новая шапка-ушанка, не столько дорогая, сколько красивая, из редкого серо-дымчатого меха с подпалинами и звездочками. Эту шапку привез папа из северной командировки для мамы, а на маму она оказалась мала. После того, как папа усвоил мамину резолюцию насчет мужской сообразительности и внимательности, решили – пусть шапку носит Лена, ей впору. Слишком роскошно для ее возраста, но что делать, если так получилось… И вот, однажды Лена задержалась в пионерской комнате, а когда прибежала в раздевалку, там уже всю одежду разобрали, одиноко висело только ее пальто, и вместо новой меховой ушанки – чей-то старый вязаный капор…

– Чей это капор? – спросила бабушка, которой Лена поведала о своем горе.

– Не знаю, не помню… Вроде, кто-то носил, – всхлипывая, отвечала внучка.

– Ну, ладно, успокойся. Ничего страшного. Что-нибудь придумаем.

Бабушка была рассудительной женщиной. Она сразу же сообразила, что шапку забрал кто-то из учениц, скорее всего, леночкина одноклассница. И, конечно, не на продажу, а для себя, потому что очень красиво. Женщина есть женщина. И обязательно придет в школу в обновке, не заботясь о последствиях. Все же ребенок есть ребенок. Хотя пятый класс – не первый, пора уже что-то понимать… Такая инфантильность, если ей потворствовать, может далеко завести. Но сейчас главное – не спешить, не бежать с жалобами в школу, не обвинять в воровстве… Во-первых, можно девчонке основательно испортить жизнь, а во-вторых, если она почувствует, что вокруг шапки поднимается шум, то может испугаться и выбросить ее подальше. Тогда – пиши пропало.

И бабушка, закончившая некогда юрфак университета, вспомнила молодость и устроила засаду возле школы. Ее надежды оправдались уже на третий день: весело размахивая портфелем, на уроки бежала худенькая девочка в потертом пальто и в ленкиной красавице-ушанке.

Бабушка решительно направилась к ней.

– Девочка, ты из этой школы?

– Ага!

– А как тебя зовут?

– Нина Колесникова, – доверчиво сообщила девочка. Она совсем не чувствовала ни опасности, ни подвоха, и даже старый капор в бабушкиной руке не насторожил ее.

– А ты знаешь, что на тебе шапка моей внучки Елены Покровской?

– Знаю, – последовал спокойный ответ. – Вы не бойтесь: я ей отдам. Поношу немного и отдам. А вы что – сейчас забрать хотите? Так, пожалуйста, забирайте, если вам жалко. А мне вот ни капельки не жалко!

– Что значит "жалко – не жалко"? – возмутилась бабушка. – Ты уже большая девочка и должна понимать, что брать и носить чужие вещи без разрешения их хозяина нельзя. Так делать… некрасиво. И вообще – знаешь, как это называется?

– Вот еще, – обиженно фыркнула Нина. – Можно подумать, Ленка свою шапку носила! Что она – купила ее? Это шапка ее мамы, а маме папа привез, Лена сама нам говорила. Вот! А вы объясните, почему ваша Ленка может носить такую шапку, а я нет? Нам говорили, что в нашей стране все люди равны и имеют одинаковые права. И что каждому – по заслугам. А я учусь лучше Ленки и нормы БГТО первой сдала, и звеньевой меня выбрали. Так почему? Не знаете? А я знаю: потому что у меня папы нет.

Нина сунула бабушке ушанку, нахлобучила старый вязаный капор и, ничуть не огорчившись, вприпрыжку побежала в школу…

А бабушке, наизусть помнившей законы об имущественных правах граждан, почему-то стало очень стыдно и захотелось спрятать красавицу-ушанку куда-нибудь подальше от людских глаз.

''Педагогическая поэма''

Второклассника Мишку Фишера почему-то невзлюбили его товарищи. Он частенько возвращался из школы, украшенный то синяком, то ссадиной или царапиной.

– Что с тобой происходит? – спрашивали родители.

– Упал… Ударился… Наткнулся… – следовал стереотипный ответ.

Но однажды мальчик проговорился, что ему на перемене чуть не сломали пальцы.

– Он как схватит да как повернет, да как дернет – у меня аж слезы закапали, хотя я не плакал…

– Кто "он"?

В ответ – упрямое молчание.

Родители всполошились. Долго ли до беды… К тому же Миша с четырех лет учился играть на скрипке, и педагоги отмечали необыкновенную одаренность мальчика и прочили ему большое будущее. "Возможно, вторым Вадиком Репиным будет. Только берегите пальцы. Берегите пальцы! Никаких баскетболов-волейболов, боксов и прочих драк…" Вот тебе и берегите…

Детская жестокость бывает необузданной и беспричинной или, наоборот, вызывается самыми невинными поводами. Например, в соседнем подъезде мальчишки с третьего этажа бросали котенка: им хотелось проверить, правда ли, что кошка обязательно падает на четыре лапы и хвост ей вместо парашюта… Интересно…. Может, и мишиным одноклассникам тоже интересно…

На следующий день, по секрету от Мишки, папа пошел в школу и рассказал все учительнице Ирине Матвеевне.

– Почему же он мне ничего не говорил? – удивилась она.

– Стеснялся, наверное. – Папа почему-то не сказал, что он учил сына никогда ни на кого не ябедничать: последнее это дело…

– Что значит, стеснялся? Учительница – это вторая мать, ей все нужно рассказывать.

– Он и первой матери не рассказывал… Я прошу вас, Ирина Матвеевна, проследите, пожалуйста…

– Я не только прослежу, я пресеку это безобразие раз и навсегда. Можете не сомневаться! Завтра же я построю класс на линейке. И каждый, на кого укажет ваш сын, выйдет из строя, и Миша будет бить его на моих глазах и перед всеми, а тот не посмеет не только дать сдачи, но и защищаться!

Ее глаза светились азартом новатора. Наверное, она чувствовала себя педагогом-первопроходцем, достойной продолжательницей дела своих великих предшественников: Ушинского, Макаренко, Крупской или даже Корчака, если ей приходилось слышать это имя…

Папа не поверил своим ушам:

– Да как же можно такое? Дети же… Этому даже названия нет!

– Еще как можно! – возбужденно ответила учительница. – Это им наука на всю жизнь. А как это называется… Расстрел перед строем – вот как это называется! Знаете, была такая мера наказания во время войны для дезертиров и мародеров. И я завтра же, завтра же сделаю это!

Но ей не пришлось осуществить свое намерение, потому что назавтра родители оставили Мишку дома. И послезавтра тоже. А еще через неделю он учился в другой школе.