Сейчас много пишут об эмоциональном интеллекте, но это лишь новое название человеческих качеств, существовавших и раньше. Василий Сухомлинский называл это нравственной зоркостью, а противоположное состояние – хамством, эмоциональным невежеством. Ниже портал Материнство публикует главу из книги В.А. Сухомлинского «Как воспитать настоящего человека».

Умей чувствовать рядом с собой человека, умей понимать его душу, видеть в его глазах сложный духовный мир — радость, горе, беду, несчастье. Думай и чувствуй, как твои поступки могут отразиться на душевном состоянии другого человека. Не причиняй своими поступками, своим поведением боли, оскорбления, беспокойства, тяжелых переживаний другим людям. Умей поддержать, помочь, подбодрить человека, у которого горе. Помни, что такое же горе может прийти и к тебе. Не будь равнодушным. Равнодушие — одеревенение и окостенение сердца. Равнодушный — это душевно слепой человек.

Есть в этике понятие: хамство. Это один из пороков человека, дремуче невежественного в нравственном отношении.

Хам не понимает и не чувствует душевного состояния человека; он способен посыпать солью раны на сердце другого, тащить тяжелую дубинку туда, где необходимо тонкое прикосновение ласковой руки; громко стучать грязными сапогами там, где нужно затаить дыхание; ломиться в дверь, когда надо тихонько и незаметно отойти на цыпочках от этой двери; смеяться, когда всем грустно. Умей воспитать себя так, чтобы не только сам не был дремучим невеждой в нравственных отношениях, но и ненавидел невежество, хамство.

О горе человеческом в этой книге речь будет идти еще не раз, потому что чувствование и понимание горя своего ближнего развивает нравственную зоркость, благородство, человечность. Горя в жизни будет вообще значительно меньше, если все мы будем уметь видеть его в глазах, в тончайших, незаметных с первого взгляда движениях рук, в том, как человек идет, как дышит, как смотрит на мир.

С радостным трепетом я вспоминаю один свой классный коллектив, с которым я шел по жизни десять лет, мы вместе ходили в поле, на луг, животноводческую ферму не только чтонибудь сделать, но и всматриваться в человека, — мы учились читать душу, видеть горе, страдания, чтобы потом помогать людям. Вот несколько женщин стоят, беседуют. Детям бросилось в глаза, как одна их них (потом мы узнали ее имя — тетя Елена) сложила руки на груди, смотрит куда-то вдаль... «Она видит что-то такое, что другие не видят, — тихо сказала Оля, синеглазая девочка. — У нее что-то нелегкое на сердце...» Потом мы узнали, что эта женщина пережила много горя. У нее погибли на фронте один за другим муж, сын, брат. Маленькая дочь тяжело заболела и лежала несколько месяцев прикованная к постели. Через несколько лет после войны возвратился из госпиталя муж сестры — без ног... Мы подружились с тетей Еленой, она привязалась к детям, ждала их. Я заботился тогда о том, чтобы в нашей сердечной участливости не было ни малейшей черточки бестактности. Чем ближе принимали дети к сердцу радости и горести других людей, тем зорче становился их взгляд, тем тоньше они чувствовали душу человека, который впервые им встретился.

Однажды мальчики и девочки прибежали ко мне и с тревогой сообщили, что на лавочке у школы сидит дедусь, в глазах у него такая скорбь, такое отчаяние, что страшно уходить от него. Дети познакомились со стариком, оказалось, что у него большое горе — в больнице умирает жена...

Сочувствие к чужому горю Photo by Donald Teel on Unsplash

Я с радостью и гордостью говорю, что дети мои научились понимать и чувствовать тончайшие оттенки переживаний и близких, и незнакомых людей. У нас в классе учились две сестры — близнецы Вера и Надежда. Они до того были похожи, что учителя не могли различить их. Сходство разительное было не только в чертах лица, обе были прекрасными математиками, у обеих был абсолютно одинаковый почерк. Не было такого случая, чтобы кто-нибудь из них не выучил урок или не выполнил домашнего задания. Если что-нибудь не понятно, то не понятно было обеим девушкам. Учителей тревожил вопрос: когда же, наконец, начнет проявляться индивидуальность девушек и вообще проявится ли она когда-нибудь? Не различали сестер и одноклассники.

В девятом классе, когда девушкам исполнилось шестнадцать лет, Вера влюбилась. Влюбилась в юношу, который окончил школу и ушел в армию. Он служил на границе. Все знали об этой любви, надеялись, что светлое чувство наложит какой-то отпечаток на облик Веры и ее легче будет отличить от Надежды. Но любовь не изменила ни одной черточки. Все знали, что юноша писал Вере хорошие, восторженные письма; Вера давала читать их единственному человеку — Надежде. В тот день, когда Вера получала письмо, в глазах сестер светилась особенная радость, но различить их было так же невозможно. Радость делала девушек еще больше похожими друг на друга.

Но вот произошло большое несчастье. Вера получила сообщение о том, что ее любимый погиб, защищая границы Родины.

Горе потрясло обеих девушек. Но горе Веры было неизмеримо сильнее, чем горе Надежды. И тут все — и учителя, и ученики — увидели, что Вера хотя и похожа на Надежду, но у нее всё свое — и глаза, и губы, и лоб, и брови.

Это событие открыло передо мной ту грань человеческой и педагогической мудрости, в которой таятся бесконечно тонкие черты человеческой индивидуальности. Нет в мире двух совершенно одинаковых людей. Нет одинаковых мыслей, одинаковых чувств, одинаковых переживаний, одинакового подхода к пониманию, постижению истины. Особенно неповторимыми и непохожими делает людей горе. Долг педагога — прежде всего самому видеть человека. Уметь передать своим питомцам чувствование того, что любая наша деятельность, любой наш труд — это вхождение в мир, населенный людьми. Главное в нашей жизни— это прикосновение к людям. Чем тоньше, глубже чувствует педагог человека в своем питомце, тем благороднее отношения между питомцами.

Чувствовать человека — это прежде всего понимать мотивы его поступков. Многие детские поступки, кажущиеся нам, взрослым, предосудительными, часто побуждаются благородными порывами души, и, если вы не поняли, не заметили этих порывов, вы можете угасить маленький, еле заметный огонек человеческого благородства.

Годы и годы уходят на то, чтобы научить и учителей, и родителей быть чуткими к переживаниям — радостям, горестям, тревогам, страданиям детей.

Понять детское чувство — это значит подойти к ребенку по-человечески, принести ему успокоение, рассеять смятение, научить его самого быть добрым и отзывчивым. Ребенок, почувствовавший, что старшие — отец, мать, бабушка, дедушка — поняли его душевное состояние, становится мягким, чутким к добру. То, что я называю воспитуемость, есть ответ ребенка на ваше умение понять его состояние. Если же старшие, не понимая ребенка, равнодушны к его душевным движениям, порывам, порой бурям и ураганам, ребенок озлобляется и ожесточается, он может умышленно причинять зло. Злоумышленник — дитя равнодушия, в этом меня убедили многие печальные факты. Воспитание ребенка, образно говоря, похоже на оркестр, исполняющий самые нежные мелодии. Слово, взгляд учителя должны быть тонкой, очаровательной музыкой. Не поймите меня так, будто в этой музыке должны быть исключительно сладкие звуки. Нет, диапазон чувств и переживаний настоящего мастера очень широк — в нем и упрек, и порицание, и обида, и негодование, и осуждение, и непримиримость, но все эти чувства проникнуты правдивостью и пониманием. Неиспорченный, не искалеченный нравственно ребенок тонко чувствует правду и взаимопонимание.

Особенно же нуждается в понимании и участливости ребенок тогда, когда у него на сердце боль. Мы специально учим отцов, матерей, бабушек и дедушек распознавать разновидности детской боли; угадывать, образно говоря, ту маскировку, которой ребенок часто пытается прикрыть свою боль. Тонкое педагогическое чутье, развитое у родителей, является одним из краеугольных камней нашего воспитания.

Берегите, храните для своего ребенка радость на тот случай, если сердца его будет уязвлено болью, — это мы не просто советуем, но и рассказываем (например, рассказ «Иволга»), как это делать в конкретных обстоятельствах. И мы, и родители помним, что оставшаяся без утешения боль в сердце ребенка огрубляет душу, в конечном счете делает человека равнодушным, особенно в тех случаях, когда он видит, как без помощи, без утешения остается боль и в сердцах других людей.

Бывает, что ушедшая в глубину сердца детская боль на длительное время отдаляет ребенка от взрослых, порождает замкнутость и недоверие.

Но учить чуткости, воспитывать отзывчивость, сердечность — это не значит всегда утешать и успокаивать. Зло в детском сердце может утвердиться как раз тогда, когда он, увидев зло, остается спокойным или же не идет дальше удивления. Если человек только удивляется и ничем другим не выражает своего отношения к злу, то со временем исчезнет и удивление.

Однажды мать заметила, что Витя, ученик 4 класса, несколько месяцев назад поступивший в пионеры, пришел из школы чем-то взволнованный. Мать почувствовала в его глазах недоумение. Она стала расспрашивать, что произошло, и мальчик рассказал: «Я видел, как отец привез машину кукурузы нашему родственнику, дяде Николаю... Никто не знает, а я знаю. Разве можно так делать? За такое отца могут в тюрьму посадить...» Мать не принялась успокаивать сына. Наоборот, она сказала ему слова, пробудившие непримиримость к злу:

«Это преступление. И молчать о нем нельзя. Какой же ты пионер, если на твоих глазах воруют колхозное добро, а ты молчишь? Иди к отцу и скажи ему: если кукуруза останется у дяди Николая, пойду в милицию и всё расскажу. Этим еще можно спасти отца. Если же он не одумается, он погиб».

Слова матери оказались для мальчика свежим ветерком, расшевелившим еле заметный огонек. В детской душе пробудилось возмущение. Витя пошел к отцу и сказал всё так, как советовала мать. Отец смотрел на сына с изумлением, как будто впервые видел его. Он понял, что сын не дитя несмышленое, а маленький гражданин. Ему ничего другого не оставалось делать, как погрузить на автомашину кукурузу, выгруженную во дворе дяди Николая, и отвезти ее в колхозный амбар.

Если на каждый душевный порыв маленького человека взрослые отвечают умно, чутко и требовательно, он сам становится умным, чутким и требовательным. Он не может спать спокойно, зная, что рядом с ним горе дли зло.

Мы с родителями много размышляем о том, с чего начинается настоящий человек, где огонь, на котором закаляется человеческая душа, чтобы стать несгибаемой, к каким духовным порывам надо побуждать детей, чтобы они ненавидели зло, презирали равнодушие, бессердечность. Самое главное во всем этом, по-видимому, то, чтобы главным предметом в школе было человековедение.